Последний Бес. Жизнь и творчество Исаака Башевиса-Зингера

Старший брат подтвердил эти его опасения. По словам Исраэля-Иешуа Зингера, ни один еврейский писатель уже сейчас, в середине 30-х годов, не может прокормить себя исключительно художественным творчеством. Для того чтобы выжить, ему неминуемо нужно заниматься и чем-то другим — преподавать в университете, читать лекции в клубах, или, лучше всего, устроиться журналистом в газету. Впрочем, и для журналистов, пишущих на идиш, работы становится все меньше и меньше. Пока изданий на идиш в стране еще довольно много, но ясно, что по мере естественного уменьшения читателей они начнут закрываться одно за другим. Если же в планы Иче-Герца входит написать и поставить на еврейской сцене какую-либо пьесу, то ему вообще следует поторопиться: еврейских театров, которые совсем недавно собирали полные залы, в Америке почти не осталось.

Остается заметить, что эти пессимистические прогнозы Исраэля-Иешуа Зингера сбылись. Уже в 60-е годы ХХ века тираж того же «Форвертса» уменьшился настолько, что среди евреев стала популярной шутка о том, что когда мимо здания редакции проходила еврейская погребальная процессия, редактор газеты давал указание выпустить на завтра на один номер меньше.

Вместе с тем именно Исааку Башевису-Зингеру предстояло стать первым и единственным идишским писателем ХХ века, который смог зарабатывать на жизнь исключительно литературным трудом и даже сколотить с его помощью небольшое состояние.

* * *

Первые недели жизни Исаака Башевиса-Зингера в Америке пролетели незаметно.

На следующее утро после приезда он вместе с братом направился в магазин модной одежды на Манхеттене, где сменил свой тяжелый варшавский костюм на принятую в Нью-Йорке одежду — легкие парусиновые брюки, столь же легкий пиджак и рубашку с мягким, а не с жестким стоячим воротником, какие было принято носить в Варшаве.

Совершенно ошеломленный, он бродил по нью-йоркским улицам, поражаясь не только изобилию товаров в американских магазинах, но и тому, что здесь свободно продавались фрукты и овощи со всех четырех сторон света, которые вроде бы никак не могли расти одновременно — помидоры, огурцы, клубника, мандарины, яблоки, гранаты…

Широкие связи ИИ в литературных и журналистских кругах Нью-Йорка распахнули перед молодым писателем двери всех литературных салонов и редакций. Жизнь и в самом деле открывала перед ним заманчивые перспективы, и это ощущение невольно кружило голову. Одновременно с каждым новым днем Иче-Герц понимал, что слишком долго нынешнее его положение продлиться не может, да он и не хотел этого. Он знал, что если предложит брату и невестке платить им какие-то деньги за то, что постоянно у них обедает, такое предложение будет с негодованием отвергнуто, а возможно, породит и смертельную обиду. Но и быть нахлебником у Исраэля и Гени, которые отнюдь не были миллионерами, Иче-Герцу не хотелось. И это означало только одно — надо было приниматься за работу.

Полный энтузиазма, все еще пребывая в эйфории, порожденной первыми днями пребывания на американской земле, Башевис засел за новый роман и в течение недели написал сразу две его главы. Роман назывался «Грешный Мессия» и являлся своеобразным продолжением «Сатаны в Горае», только на этот раз был посвящен Якову Франку — другому лжемессии и еретику, пришедшему на смену Шабтаю Цви.

Когда он показал написанное брату, тот пришел в совершенный восторг и уже на следующий день потащил Иче-Герца к редакцию. Эйбу Кагану первые главы романа тоже необычайно понравились, и он заявил, что готов печатать их из номера в номер и платить за это автору 50 долларов в неделю. Разумеется, 50 долларов в неделю в 1935 году были совсем другой суммой, чем те же 50 долларов до кризиса 1929 года, но все равно для совсем еще «зеленого» эмигранта это была совсем неплохая сумма. За 15 долларов в те годы в Нью-Йорке можно было снять небольшую комнату, а оставшихся 35 вполне хватало и на еду, и на одежду, и на другие нужды…

Через несколько дней «Форвертс» известила своих читателей, что скоро на ее страницах начнет публиковаться новый роман автора знаменитого «Сатаны в Горае», который «потрясет читателей своей художественной силой».

Воодушевленный столь многообещающим началом, Иче-Герц съехал из арендованной для него братом комнатки и переехал в большой доходный дом на Кони-Айленде. Он снял здесь одну крохотную комнатку в огромной, разделенной на такие же комнаты квартире, заселенной эмигрантами из различных стран. При комнатке был небольшой туалет, а вот душевая в квартире была общей — в нее можно было попасть из любой комнаты, и тому, кто хотел принять душ, следовало предварительно запереть изнутри все двери, ведущие к соседям.

И все же это была его квартира, снятая за его деньги, и она давала Зингеру столь необходимое ему в силу самого склада души ощущение независимости.