Прихватив с собой только именное вооружение – фамильный боевой топор, завещанный ему легендарным дедом, – и латы, верхом на верном Конанифале, он отправился в своё внеочередное путешествие длинной в последующую жизнь.
Стоит добавить, что международного скандала из-за отказа юного варвара связать себя «узами озорного Гименгея» с теми самыми «алыми парусами» не случилось, потому как более отцеучтивый младший брат Скотти, «молчаливый» Гринпеас, согласился подменить старшего перед катастрофически долго пустовавшим алтарём, чем спас конунгство папаши от кровопролитной войны с Горохлиусом (так сказать, прикрыл родину своим телом) и обеспечил себя стопроцентными гарантиями получения наследного трона в назначенное время.
С тех пор Крупный Рогатый Скотт, совершил немалое количество общественно-полезных дел. Однако больше всего из «полезных дел» ему нравилось выполнять специфические заказы. Став с годами матёрым киллером-следопытом, он сколотил на заказах состояние и за свои заслуги был торжественно принят в тайную ложу рыцарей Круглого Шведерского Стола (правда благоразумно отказался вступать в предложенное ему ещё более привилегированное и тайное братство Ордена Шведерской Семьи с круговым пороком).
Все его, на первый взгляд, невыполнимые миссии, удавались на славу, и слава о нём росла с каждым годом. Играючи проходя сквозь огонь, воду и, однажды, даже протиснувшись по канализационному медному трубопроводу, в поисках очередного заказанного мутанта, варвар незаметно и для себя становился совсем другим человеком. Его уверенность сменилась самоуверенностью, осторожность и осмотрительность – непозволительной безалаберностью, а тщательная подготовка к заданию – попустительским легкомыслием. Окончательно запамятовав древнюю пословицу, гласившую, что «самолюбование не менее губительно, чем самобичевание», следопыт, не устоял перед славой, зазнался, за что в итоге и поплатился.
Сначала загремел в острог по пьянке-хулиганке. Затем отсидка плавно перетекла в «условно-досрочное», а опосля уже в это последнее задание, окончательно оголившее все его изъяны, вылившиеся в бестолковое брожение вокруг да около, полную потерю не только следа, но и ориентации в пространстве, и, как результат, окончательную утерю контроля над обстановкой.
Так он оказался здесь, на гребне бархана, с безгранично доверявшим ему, и теперь издыхающим Конанифалом (да и сам, честно признаться, недалеко ушёл от коня), грезя о глотке воды и прохладной тенистой роще. Вокруг же, куда хватало глаз, развалилась в знойной неге прожаренная солнцем пустыня.
Уже не надеясь когда-нибудь вернуться в свой, полный опасностей, безумный, воинственный, беспощадный, переполненный интригами, заговорами и дворцовыми подъём-переворотами, но такой, кажущийся издалека родным и сердцу милым, мягко выражаясь, цивилизованный мир (фу-у, неужели я это выговорил!), Скотти-варвар от безысходности стал анализировать создавшееся положение своих неважнецких дел.
По всему получалось, что в самую критическую минуту, когда он уже стал подумывать о попытке суицида на той злополучной скале (чего скрывать, был за ним и такой смертный грешок), только его обращение к неугомонному духу воздушной стихии, то есть к «ветру-ветру», позволило ему выбраться из предпоследней, блудно-таёжной передряги. Правда, последняя, пустынно-безводная передряга, оказалась на порядок отвратительнее всех, некогда наваливавшихся на Скотти-варвара передряг, вместе взятых, сложенных столбиком и возведённых в квадрат. Несмотря на возникший в связи с этим «обращением» дискомфорт, следопыт принял единогласное решение ещё раз прочитать заклинание на имя воздушной стихии в попытке разузнать дорогу, для начала к источнику воды.
– Ветер, ветер, ты могуч! Ты пригнал бы в небо туч! Ветер, ты знаешь про всё и всегда! Ответь же в какую сторону вода? – немного фальшивя, пропел варвар и, затаив дыхание, прислушался к свисту обжигающего суховея.
Скотт напряг слух и понял: что-то изменилось в горячем дыхании пустыни. Странные, еле уловимые на слух хлопки, становились громче. У следопыта планка настроения, взяв пример с зашкаливавшего походного термометра, резко поползла к верхней «ризке». Подняв глаза, полные скупых слёз и песка, к небу, он увидел его – воздушный шар, с которого, пролетая мимо, приветливо махал рукой старый знакомый «Рахмут».
– Рахмут! Эге-гей, Рахмут! – замахал Скотти-варвар. – Назад! Назад поворачивай, Рахмут!
– Нэ за чо! Нэ за чо, палаван-боходор! Нэ нада рахмут! – засмущался в корзине воздухоплаватель. – Давай, друбжан, покеда!
Шар с пресловутым «Рахмутом» пролетел мимо, не причинив следопыту добра, и, ведомый могучим ветром, поплыл дальше над весьма не густонаселённой, а если честно – безжизненной местностью. А этого Крупный Рогатый Скотт допустить никак не мог.
Взобравшись на Конанифала, взбодрившийся варвар вонзил изнемогавшей коняге шпоры в исхудалые бока и помчался за удаляющимся воздухоплавателем.
– Рахмут! Рахмут, братишка! Обожди! – кричал он на скаку, привлекая внимание «тюрбана».