Последний бой

Первое время после напугавшей ее встречи со своим отражением она должна была себя пересиливать, чтобы пойти на канал. Потом прошло, и Джумагуль уже с нетерпением ждала той минуты, когда можно будет взять горлянку и не спеша отправиться за водой. Чем была вызвана эта перемена, она и сама не могла бы ответить. Может быть, тем, что отражение в воде ее не пугало больше — с холодным безразличием разглядывала его теперь Джумагуль, будто это было вовсе и не ее, а чье-то чужое отражение. С тем же безразличием относилась она к своей поношенной, в разноцветных заплатах и стежках, местами промасленной одежде. Да разве вышла б она прежде на улицу в таком вот виде?.. А может быть, хождение за водой ей тем пришлось по душе, что хоть на время давало возможность из опостылевшей юрты, из-под надзора свекрови и мужа вырваться на воздух, на свободу? Может быть. Хотя была, по-видимому, еще и другая причина.

Чем горше и трудней становилось Джумагуль в доме мужа, тем чаще думала она о встрече с матерью. Она звала ее темными ночами, задыхаясь под сводами юрты. Ей мерещились знакомые шаги Санем в каждом шорохе за дверью, когда днем она толкла зерно или разжигала очаг. Но мать не шла... И тогда Джумагуль стала ждать Бибиайым — свою посаженую мать, которая так заботливо опекала ее в день свадьбы. Но то ли посаженая мать забыла о ней, то ли зловредная Гульбике отвадила ее от дома — Бибиайым не приходила... Больше ждать было некого... Глухое одиночество заперло Джумагуль в самой себе. Прочно. Надежно. Будто в темном зиндане. Ей нужно было кому-то излить свою душу, с кем-то поделиться горем, иначе — не выдержать! Инстинкт подсказал: к людям! И, взяв горлянку, Джумагуль отправлялась за водой — это была единственная возможность увидеть живое человеческое лицо, обмолвиться словом, встретить сочувственный взгляд.

Недавно, когда Джумагуль с горлянкой на плече спускалась с крутого берега канала, к ней подошла Турдыгуль — дочь Бибиайым, совсем еще юная девушка. Они познакомились в день свадьбы за шымылдыком. Тогда Турдыгуль рассказывала невесте разные смешные истории о жителях аула, весело смеялась и все по-детски наивно допытывалась, любит ли Джумагуль своего жениха. Сейчас у девушки настроение другое — задумчивое, озабоченное. Занятая какими-то своими мыслями, она не расспрашивает Джумагуль о радостях ее семейной жизни, да Джумагуль и не стала бы с ней откровенничать — слишком молода еще Турдыгуль. А та будто и не замечает, как переменилась за это время жена Турумбета, — молодость эгоистична и свою печаль всегда считает главной печалью мира, недоумевая и возмущаясь, как может еще при этом кто-то оставаться равнодушным или тем более веселиться.

Но Джумагуль не веселилась, и это, очевидно, подкупило девушку. Сначала, чтобы завязать беседу, она рассказала о диком скандале, который злая Гульбике учинила однажды в их доме за то, что Бибиайым пробовала как-то вступиться за невестку. Теперь ни ей, Турдыгуль, ни посаженой матери нельзя являться в гости к Джумагуль — старуха выгонит с позором. И только когда большая часть пути была пройдена, девушка решилась:

— Сестра, ты старше меня... Скажи, что делать, если любишь?

На лице Джумагуль появилась горькая усмешка: нашла советчика!.. Как объяснить ей, этой девочке, что Джумагуль сама слепой кутенок, сама не знает выхода из заколдованного круга, что ей самой найти б советчика... Да разве объяснишь?

— Кто ж он такой?

— Айтбай. Большевым называют.

Уже несколько раз произносилось при Джумагуль это имя: одни называли его с уважением и любовью, другие — с откровенной враждебностью. Недавно она видела его — совсем небольшой, среднего роста, поджарый.

— Странное у него какое-то имя — Большевой. Почему его так зовут?

Турдыгуль оживилась:

— Он Большевой оттого, что у большевиков служил, в Красной Армии. Дошел до Чимбая, оттуда домой приехал, отца с матерью навестить. Пришел, а они совсем больные, старые — еле ходят. Ну, остался Айтбай в ауле, за стариками смотреть. У очага, словно женщина, возится. А то хотел на учебу к русским податься...

— Опасное дело. Они против бога там учат, — предостерегла девушку Джумагуль.

— А ты бы Айтбая послушала! Соберутся вечером бедняки, он такое расскажет — чудеса, лучше всякого рая! Говорит, народ теперь сам себе хозяином будет, а баев — гнать! Теперь, говорит, справедливость на земле будет! Про женщин тоже рассказывали — будто наравне с мужчинами станут. Даже слышать смешно, правда?

— От кого ж это он все узнал? — недоверчиво спросила Джумагуль.

— У самого большого большевика, говорит. У Ленина.

— Ленин... — повторила Джумагуль. — Не знаю. Не слыхала... А может, врет он все, твой Айтбай?

Турдыгуль как-то сразу сникла:

— Вот и аксакал так говорит — врет, мол, Айтбай-большевой, только народ мутит... И Дуйсенбай тоже...

— А сбылась хоть самая малость из того, про что рассказывал?

— Сама видишь... Вот только говорил про новый закон — байскую землю между бедняками делить. Разделили.

Поразмыслив, Джумагуль сказала: