Последний бой

Но размышлять над этим вопросом у Джумагуль не было нужды: за нее уже все обдумала и решила Гульбике — что делать, как мыслить, чем жить.

Временами, когда Джумагуль разжигала очаг или вертела ручную мельницу, в воображении ее возникало то страшное, отталкивающее видение. Она вздрагивала, гнала его прочь. Видение исчезало, но потом возвращалось снова, всегда внезапно, всегда подкрадываясь из темного угла. С тех пор на лице Джумагуль, когда она встречала мужа, стала появляться виноватая, заискивающая улыбка, натянутая гримаса, которая так не согласовывалась с ее грустными настороженными глазами.

Иногда среди ночи Турумбет приходил к ней, будил грубым толчком в плечо, больно сжимал грудь. Избегая взгляда, отворачиваясь от ссохшихся губ, он брал, что положено ему по праву мужа, и тотчас уходил. Не приласкав, без слов, презрительно скривив рот. Нет, даже когда бил ее в приступе слепой ярости и осыпал проклятиями, даже тогда она не чувствовала такой щемящей обиды, такого омерзительного унижения. Лежа во тьме с широко раскрытыми глазами, она долго еще не могла уснуть и, содрогаясь, слушала размеренный храп Турумбета.

А наутро натянутая, фальшивая улыбка появлялась опять. Вот и сейчас, наматывая пряжу на веретено, она краем глаза поглядывает на мужа, и на устах ее блуждает эта улыбка.

Турумбет отвернулся, чтобы не видеть жены. Впрочем, какое ему дело до этой женщины — пусть себе улыбается, если хочет, пусть плачет — ему все равно.

Кряхтит, переваливаясь с боку на бок, старуха.

Хлопает циновкой разгулявшийся ветер.

— Эй, Турумбет, ты дома? — вторгается с улицы громкий мужской окрик.

Турумбет подымает голову, прислушивается.

Из-за откинутой циновки появляется худой смуглолицый джигит.

— А, заходи, Айтбай, — нехотя подымается Турумбет. — Ну, чего?

— Обрадовать вас пришел.

Лицо у Турумбета словно каменное.

— Чего молчишь? Или не нуждаешься в радости?

— Говори, — без всякой заинтересованности отзывается Турумбет и скребет под рубашкой спину. — Золота все равно не принес...

— Ты брось! Земля — то же золото! Выходи. Из Чимбая приехали, будем байскую землю делить. Указ такой есть, понял? Тебе тоже выделим. Собирайся!

— Мне не нужно! — отрезал Турумбет.

— Твое дело.

— Зачем же отказываться? — робко спросила Джумагуль, когда Айтбай вышел. — Нужно бы взять. Вы не бойтесь — я сама обработаю.

— Придержи свой язык! Проживу без твоего плешивого ума! — резко оборвал ее Турумбет. — Если руки чешутся, обработай делянки, что дал мне Дуйсенбай.

— Верно, сынок, — поддержала Турумбета старуха. — На кой тебе с этими босяками водиться? Сегодня насильно отберут у бая землю, разделят между собой, завтра аллах их накажет. И землю возвратит баю, и еще покарает страшною карой.

Турумбет накинул на плечи халат, вышел на улицу.

Толпа дехкан окружила незнакомого мужчину. Они о чем-то оживленно толковали, указывали руками в сторону байских полей. Потом, выслушав незнакомца, двинулись вдоль улицы, выкликая из юрт хозяев.

— Вы еще ответите за это! Кровью поплатитесь! — крикнул им вслед Турумбет и злобно сплюнул.

11

«Не понимаю, и зачем только люди ссорятся? — любил иногда пофилософствовать Дуйсенбай наедине с самим собой. — Хочешь, чтоб было так — скажу так. Хочешь иначе — пожалуйста, скажу иначе. Слово недорого стоит. Хуже, когда ответ приходится держать делом, — ну, для примера, расплатиться с батраками, или выгодно сбыть урожай, или, как прошлый раз, отдать коров для джигитов Таджима. И то — неплохо ведь тогда придумал! — сто хороших слов одно дурное дело заменить могут. Хотите коров — пожалуйста, будут... Только попозже. Немного попозже. Хоп?.. Сколько времени прошло с тех пор, никто не пришел за коровами. А отдай я их тогда, не подумав, — все, прощайте, красавицы! Вот что значит мудрое слово, вовремя сказанное!»

Впрочем, Дуйсенбай умел не только слова говорить.

Выпроводив Нурыма, он пошел осматривать стадо. Он переходил от одной коровы к другой, и при мысли, что с тремя из них нужно расстаться, сердце его сжималось и болело, как мозолистая нога в тесном сапоге. Целую неделю мучился Дуйсенбай, не зная, что бы это такое предпринять. В конце концов выход был найден: в ближайшую пятницу он отправился на базар и почти за бесценок купил трех коров, тощих, костлявых. Он поставил их в хлев и, очень довольный своей находчивостью, стал спокойно дожидаться посланцев Таджима. А посланцев все не было. Дуйсенбай уже начал забывать понемногу о своем обещании, как вдруг среди ночи явился сам Таджим. Он был взволнован, куда-то торопился. Не сходя с коня, сердито спросил Дуйсенбая:

— Где твое обещание?

— Прошу, зайдем в юрту. Отдохни, чай попьем. Гостем дорогим будешь.

— Некогда. Ты скажи прямо: дашь коров или нет?

— Чего говорить о паршивой скотине! Тут дела посерьезней: землю босяки отбирают!

Таджим разгладил усы, сурово сдвинул густые брови: