Но близилась зима, а с нею и надежда. Чума, появившаяся в сельской Англии в августе, опустошала ее в течение всего сентября. В конце октября она быстро пошла на убыль, но на ее месте возник тиф, едва ли менее грозный. Осень стояла теплая и дождливая; слабые и увечные умирали — тем лучше было для них; но немало молодых, здоровых и процветающих также достались могиле. Год выдался неурожайный; плохая мука и отсутствие иноземных вин усиливали эпидемию. А незадолго до Рождества половину Англии постигли наводнения. Возобновились и прошлогодние бури на море, но их мы ощутили не столь сильно, ибо от нашего флота осталось немного. Наводнения и штормы причинили больше вреда странам континентальной Европы, чем нам; там они нанесли последний удар. В Италии из-за убыли сельского населения некому было бороться с паводками; словно дикие звери, которые рвутся из логова, когда нет поблизости охотников и собак, реки Тибр, Арно и По221
обрушили свои воды на плодородные равнины. Были смыты целые деревни. Наводнение постигло Рим, Флоренцию и Пизу. Мраморные дворцы, еще недавно глядевшиеся в тихие воды, сотрясались под натиском тех же вздувшихся рек. В Германии и России бедствия были еще страшнее.Наконец наступили морозы, и мы получили передышку. Мороз сковывает чуму; сковывает также и рассвирепевшие стихии; а весной земля сбросит снежные одежды и ничто более не будет ей грозить. Желанные признаки зимы появились лишь в феврале. Три дня шел снег, реки застыли подо льдом, и птицы покинули побелевшие от инея ветви деревьев. На четвертое утро все это исчезло. Юго-западный ветер принес дождь. Показалось солнце; насмехаясь над законами природы, оно и в это время года пылало с летней силой. Нас не порадовали ни фиалки, с первыми мартовскими ветрами распустившиеся вдоль всех тропинок, ни зацветшие фруктовые деревья, ни то, что на полях появились всходы, а на деревьях листва, разбуженная слишком ранним теплом. Мы страшились теплого воздуха — страшились безоблачного неба, земли, покрывшейся цветами, и зазеленевших лесов, ибо земля уже не казалась нам жилищем, а только могилой; в ароматах земли всем чудились запахи огромного кладбища.
Несмотря ни на что, зима дала нам передохнуть, и мы старались использовать это. Быть может, чума не вернется и летом, а если вернется, то не застанет нас врасплох. Человеку свойственно приспосабливаться даже к страданиям и горю. Чума уже сделалась частью нашего существования и нашего будущего. Против нее надо было принимать меры, как против паводков, наступления моря, подмытого берега или ненастья. Ценою долгих страданий и горького опыта будет найдена панацея. Пока же все, кто заражался, умирали; однако заражались не все. Нашей задачей сделалось поставить прочную преграду между заразой и здоровым человеком; ввести порядок, который обеспечивал бы благополучие уцелевших и сохранил надежду и, насколько возможно, счастье для тех, кому пришлось быть зрителями трагедии. Адриан ввел в столице свод правил — они не могли остановить эпидемию, но преграждали путь порокам и безумствам, которые усугубляли бы наши бедствия. Я стремился подражать ему, но люди «идут все вместе, если уж идут»223
, и я не мог управлять жителями разбросанных селений, которые забывали мои наставления, едва дослушав их, и меняли свои мнения с каждой переменой ветра, а ветер мог меняться от любого случайного обстоятельства.И я решил действовать иначе. Авторы, рисовавшие нам царство мира и счастья, обычно описывали земледельческий край, где каждое селение управлялось старейшинами и мудрецами. На этом я и основал свой план. В любой, даже самой малой, деревеньке обычно есть некто, кого уважают, у кого просят совета в трудных делах, чьим добрым мнением более всего дорожат. Это наблюдение я сделал и сам, на собственном опыте.
В селении Литтл-Марло224
всем правила старая женщина. Она уже несколько лет жила в богадельне. В погожие воскресные дни к ней сходились толпами, чтобы просить у нее совета и выслушивать ее наставления. Она была женою солдата и повидала свет; последствия лихорадки, схваченной в нездоровом климате, сделали ее калекой, прежде чем наступила старость, и она редко вставала с постели.