Последний человек

Прежде всего я должен позаботиться о тех, кого вручили мне судьба и природа. И если бы мне требовалось избрать среди людей образцы всего, что есть в человеке высокого и доброго, я избрал бы именно их — тех, с кем я соединен самыми священными узами. Кто-то из человеческой семьи должен уцелеть, и они будут среди уцелевших. Вот моя задача, и для ее выполнения мне не жаль собственной жизни. Именно Виндзорский замок, где родились Айдрис и мои малютки, сделается убежищем и пристанью разбитого корабля человечества. Окружающий лес станет для нас всем миром; сады доставят нам пищу. Здесь, в этих стенах, воздвигну я пошатнувшийся трон здоровья. Я был отверженным, бродягой, когда Адриан ласково накинул на меня серебряную сеть дружбы и просвещения и неразрывно связал с человеческим милосердием и человеческими совершенствами. Я не имел еще никаких заслуг, хотя и стремился к добру и знаниям, когда Айдрис, рожденная в королевской семье и сама бывшая воплощением всего, что есть в женщине божественного, истинной мечтой поэта, статуей богини, наделенной чувствами, святою, сошедшей с полотна художника, — Айдрис избрала меня и вручила мне бесценный дар — самое себя.

Так размышлял я несколько часов, покуда голод и усталость не вернули меня к действительности; а был уже вечер и деревья отбрасывали длинные тени. Я увидел, что забрел к Брекнелу^2и, а это далеко к западу от Виндзора. Ощущения моего здорового тела убедили меня, что я не заразился. Я вспомнил, что Айдрис не знает о последних моих действиях. Она могла услышать, что я вернулся из Лондона и побывал у Болтерова шлюза, и мое длительное отсутствие наверняка ее тревожит. Я вернулся в Виндзор по Длинной аллее²¹⁵

и, проходя по городку, застал его жителей в большом смятении.

«Поздно строить амбициозные планы, — говорит сэр Томас Браун. — Мы не можем надеяться, что имена наши проживут столько, сколько прожили иные люди. Лики Януса не равны один другому»²¹⁶. Эти слова вдохновили многих фанатиков, которые стали предрекать близкий конец света. Крах наших надежд породил суеверия; дикие и опасные представления разыгрывались на жизненной сцене; в глазах прорицателей все наше будущее сужалось до едва различимой точки. Слушая их пророчества, малодушные женщины умирали от страха; здоровые и сильные с виду мужчины впадали в безумие или идиотизм, не выдержав ужаса перед разверзшейся вечностью. Сейчас один из подобных пророков красноречиво рисовал свое отчаяние перед обитателями Виндзора. Утренние события и мое посещение мертвеца, уже ставшее известным, взволновали местных жителей и сделали их послушными инструментами в руках маньяка.

У несчастного умерли от чумы молодая жена и первенец. Он был рабочим, и, так как он потерял работу, прежде дававшую ему средства к существованию, к бедствиям этого человека прибавился голод. Он вышел из жилища, где лежали его жена и ребенок, чей «бренный прах остался тлеть во прахе»²¹⁷, — обезумевший от горя, голода и бессонных ночей. В своем больном воображении он увидел себя посланцем небес, возвещающим конец света. Он входил в церкви и объявлял молящимся, что скоро место их будет в склепе под церковью. Он появлялся в театрах, подобный забытому духу времени, и приказывал зрителям идти домой, чтобы умереть. Его схватили и заключили в тюрьму; он убежал и отправился из Лондона по близлежащим городам. Дикими жестами и безумными словами он будил в каждом затаенный страх, громко возглашая то, чего люди не решались сказать. Стоя на галерее виндзорской ратуши, он оттуда, с высоты, обращался к дрожавшей толпе.

— Слушайте меня, о жители земли! — кричал он. — Внемли и ты, безжалостное Небо! И ты, мятущееся сердце, откуда рвутся эти слова, поражающие его ужасом. К нам пришла смерть! Земля прекрасна и убрана цветами — но лишь затем, чтобы стать нашей могилой! Облака в небе оплакивают нас, звезды светят нам погребальными факелами. Старцы! Вы надеялись прожить еще несколько лет в привычном жилище, но срок истек! Вы должны умереть. Дети! Вы никогда не станете взрослыми, ваши маленькие могилки уже вырыты. Матери! Прижмите детей к груди, смерть ждет и вас и их!

Содрогаясь всем телом, он простирал руки; его глаза, возведенные к небу и готовые выскочить из орбит, казалось, следили за парившими в воздухе невидимыми для нас призраками.

— Вот они! — восклицал он. — Вот мертвые! Закутанные в саваны, они безмолвной процессией тянутся в назначенные им пределы. Их бескровные губы не движутся — не движутся и их призрачные тела, и все же они уносятся от нас. И мы за вами! — крикнул он, рванувшись вперед. — К чему нам медлить? Друзья! Спешите облачиться в придворные одежды смерти. Чума введет вас в ее высочайшее присутствие. Что же вы медлите? Самые лучшие, самые мудрые и любимые ушли раньше вас. Матери, целуйте детей в последний раз; мужья, ведите с собою жен, защитить их вы уже не в силах. Идем! Идем! Пока наши любимые еще не скрылись из виду, иначе они уйдут и мы не догоним их никогда.