Последний человек

Айдрис — любящая жена, сестра и друг — была также нежной и заботливой матерью. Материнство не было для нее, как для многих, приятной игрою; оно было страстью. У нас родилось трое детей; второй ребенок умер, когда я был в Греции. К радостям и восторгам материнства примешивались печаль и тревога. До этой смерти маленькие создания, рожденные ею, наследники и продолжатели ее жизни, казались Айдрис наделенными для этого долголетием. Теперь она боялась, что безжалостный губитель может унести оставшихся ей голубков, как унес их брата. Самое пустячное их недомогание повергало ее в ужас; она страдала, если приходилось отлучаться; все счастье свое она вложила в их хрупкое существование и постоянно была настороже, боясь, как бы коварный похититель не унес эти драгоценности, как уже однажды случилось. К счастью, поводов для ее страхов было немного. Альфред в свои девять лег был бравым, крепким мальчиком; щечки нашего младшего, еще младенца, под нежным пушком цвели здоровьем, а постоянная веселость и живость то и дело вызывали у нас счастливый смех.

Клара уже миновала возраст, внушавший Айдрис особую тревогу, ибо маленький ребенок не знает, что с ним, и не может пожаловаться. Клара была дорога ей и нам всем. Ум сочетался в ней с невинностью, чувствительность — с терпеливостью, а серьезность — с добродушной веселостью. Ее изумительная красота вместе с трогательной простотою делали ее жемчужиной нашей сокровищницы.

В начале зимы наш Альфред, достигший девяти лет, поступил в школу в Итоне¹⁸⁰

. Это казалось ему первым шагом к возмужанию, поэтому радость его была велика. Общие занятия и общие забавы развили лучшие черты его характера — усидчивость, выдержанность и великодушие. Какие глубокие, святые чувства рождаются в груди отца, впервые убедившегося, что его любовь к ребенку — не простой инстинкт, но обращена на достойный предмет и посторонние люди оценивают его так же! Айдрис и я были бесконечно счастливы, обнаружив, что открытость, написанная на челе Альфреда, ум, светившийся в его глазах, и приятная сдержанность речи не были всего лишь нашей иллюзией, но указывали на таланты и высокие нравственные достоинства, которым предстояло «расти и мужать вместе с ним»¹⁸¹

. Там, где кончается любовь животного к своему детенышу, начинается подлинная любовь родителей к ребенку. Мы уже не смотрим на эту самую дорогую частицу нас самих как на нежное растение, которое надо выхаживать, или как на игрушку в часы досуга. Теперь мы возлагаем наши надежды на его умственные способности и нравственные качества. Его слабость порою еще тревожит нас, его неведение препятствует полной близости с ним; но мы начинаем уважать в нем будущего человека и, в свою очередь, стараемся завоевать его уважение, как делали бы это с равным себе. Есть ли у родителей иное заветное желание, чем доброе мнение о них собственного ребенка? В отношениях с ним честь наша должна быть незапятнанной, честность — оставаться вне подозрений. Когда он достигает зрелости, судьба и обстоятельства могут навсегда разлучить нас с ним — но пусть на трудных дорогах жизни ему будут щитом в час опасности и утешением в беде любовь и уважение к родителям.

Мы так долго жили по соседству с Итоном, что его юные обитатели были нам отлично знакомы. Многие из них сделались товарищами игр Альфреда, прежде чем стать его соучениками. Теперь мы с особым интересом следили за юным сообществом, наблюдая различия в характерах мальчиков и пытаясь угадать в подростке будущего мужчину. Нет ничего привлекательнее, ничего, что располагало бы к себе более, чем свободный духом мальчик, смелый, добрый и великодушный. Таковы были некоторые воспитанники Итона, и всех их отличали чувство чести и отвага; по мере возмужания у многих из них эти качества превращались в самонадеянность; но самые младшие воспитанники, лишь немногим старше Альфреда, отличались очень хорошими наклонностями.