Последний день лета

Спагетти (которые Витя, на самом деле, очень любил) вдруг перестали лезть в горло. Он грохнул вилку в полупустую тарелку, отодвинул табуретку и начал вставать.

— Сын, присядь, — вдруг с мрачной торжественностью сказал снова нарисовавшийся из-за бус папа Сережа.

— Да что вам от меня надо?! — Крюгер услышал свой голос как бы со стороны. Звучал он тонко и визгливо, как у дур из Аллочкиного окружения.

Витя замолчал и опустился обратно на табуретку, зато мама вскочила со своей. Она рывком распахнула окно, отодрав оставшиеся еще с прошлой зимы бумажные полоски теплоизоляции, и выхватила из ящика кухонного шкафа пачку сигарет. В повисшей тишине Светлана сломала одну спичку, безрезультатно чиркнула другой, уронила третью и, наконец, дрожащими руками зажгла сигарету от четвертой.

Дома пару раз курил только папа (будучи сильно пьяным). Мама не курила вообще — так, по крайней мере, до сего момента думал Крюгер.

— Ладно, Свет, хватит этого… театра юного зрителя, — вдруг сказал из-за спины отец. По голосу было очевидно, что он неприязненно морщится. — Витя, мы с мамой приняли решение развестись.

Крюгер замер, вперившись взглядом в тарелку с недоеденными спагетти. Перемазанные кетчупом, они выглядели как свернувшиеся в луже крови длинные белесые черви.

Мама резко затушила сигарету в подвернувшейся под руку чашке и затараторила в том смысле, что они с папой слишком разные люди, что всем так будет только лучше, что Витюша останется с ней, что она была плохой матерью — но теперь исправит все свои ошибки, что…

— Свет, не истери, — кажется, будущий развод уже оказал на папу благотворное влияние. Он говорил медленно, весомо, без синего надрыва и похмельного самоуничижения. — Виктор — взрослый парень. Мы будем часто видеться — я, в конце концов, никуда не исчезаю, поживу у Фролова на Военведе, пока с работой не решится.

— Витюша, я тебе со всеми уроками буду помогать, — заголосила мама. — Я буду твои любимые сардельки готовить! Каждый день!.. Только не расстраивайся, умоляю!.. Так всем будет лучше!

Крюгер сидел, глядя в макароны. Вся его сила воли уходила на то, чтобы радостно не засмеяться — наконец-то! Наконец-то закончится эта бесконечная грызня, наконец-то можно будет не гулять по сорок минут перед возвращением домой из школы, наконец-то можно забыть про генеральный штаб на дереве, от которого у него уже ныла спина и мерзла жопа! Наконец-то мамина энергия будет направлена на него, а не на то, как бы еще уязвить несчастного, жалкого, сломленного отца! Да и отец, по правде сказать, уже не выглядел таким уж жалким и сломленным — жизнь с мамой, видимо, была не подарком.

— Ну всё, всё, — сказал папа Сережа и хмыкнул. — Всё хорошо, что хорошо кончается.

Он вдруг обнял Крюгера, уперевшись ему в макушку колючим подбородком. Мама бросилась к ним, ударилась о табуретку, ойкнула и неловко заключила обоих в объятия.

Вите было жарко и тесно (плюс воняло сигаретами и черемшой), но сдержать улыбку он так и не смог.

Это были первые за долгое время прекрасные новости!

58

— Блять, там гадюка! — Крюгер с воплем выскочил из воды и забегал по вытоптанному в камыше пятачку, высоко поднимая голые ноги.

Пух замер и уставился прямо перед собой, затаив дыхание, — как вести себя при столкновении с ядовитой змеей, он не знал, но интуитивно (и совершенно правильно) решил, что нужно не привлекать к себе внимания и не делать резких движений. Напрягся даже Шаман, до этого момента аккуратно складывавший одежду себе под ноги.

— Да где? — неожиданно спокойно спросил Новенький. Он сидел на земле, скрестив ноги, — очень хотелось искупаться, но Степа стеснялся своих ветхих семейников и раздеваться не решался.

— Там плыла, понял, — огрызнулся Крюгер и, не переставая мельтешить, широко раскинул руки. — Вот такенная, с меня! Пиздец!

Новенький неожиданно заржал, потом осекся и, не дожидаясь взрыва крюгеровского негодования, объяснил:

— Да это уж, Витя! У нас такой в саду раньше жил. Гадюки поменьше и плавать не умеют. Ну, умеют, но не любят. А голова у нее какая была?

— Да хер ее знает, понял… — Витя остановился и моментально переключился на степенный тон. — От такенная будка, с кулак! Вся в пятнах желтых!

Тут Пух отмер и с облегчением вздохнул — про то, что желтые пятна у основания головы свойственны именно ужам, а не гадюкам, он точно где-то читал.

— А ты сразу в панику! — сказал он. — Между прочим, и ужи, и гадюки занесены в Красную книгу, их беречь надо!

— Да ты сам ссыкло, понял, — Крюгер отгавкивался больше по привычке, без злобы. — Говно всякое в Красную книгу позаносят, а мы страдай!

Он развернулся, разбежался и в урагане брызг ворвался обратно в Гребной канал. Следом стартанул Шаман.