Последний день Славена. Том 2

Зачем Славер не просто разрешил, а сам предложил Первонегу отправить гонца к князю Буривою и княжичу Вадимиру в крепость Карелу – он сам толком не знал и не понимал до конца. Это был не расчет какой-то, а просто необдуманный импульсивный порыв, идущий от желания быть добрым, когда обстоятельства позволяют таким быть. Какое-то подобие того момента, когда воевода заплатил Воронцу за княжескую кобылку, отнятую им в бою у Белоуса. Это тоже произошло импульсивно, без раздумий. И тоже от желания быть добрым. По большому счету, Славер, простой воин, не склонный к философствованию, к тому же малограмотный, без всякой подсказки пришел к мысли, что быть добрым может себе позволить только сильный человек. Он считал себя сильным. Особенно теперь, когда сожжен Славен, и сожжен его личными усилиями. И, как человек сильный, Славер решил проявить доброту. Первонег не просил его о таком одолжении. Первонег вообще ни о чем не просил. У старого воеводы Славена глаза, кажется, окостенели, и стали похожими на глаза вареной рыбы. Правда, когда он выслушал предложение Славера, Первонег на какое-то время ожил глазами, посмотрел разумно, но ничего не ответил, только кивнул.

Воевода Славена выглядел обиженным, как всякий, потерпевший поражение, имеет право быть обиженным на победителя, хотя самого победителя это должно мало волновать. Но Славеру в какой-то момент даже показалось, что его простой жест доброты воспринимается Первонегом, как некое заискивание перед словенами. Однако заискивать может только тот, кто свою вину ощущает. Славер своей вины не чувствовал. Он был воин, и одержал воинскую победу, как там, в Бьярмии, под общим руководством князя Войномира, одерживал победы в сече над полками Буривоя, теми же самыми словенами. Принципиальной разницы в том, что события из отдаленной провинции переместились в столицу княжества, явственно не просматривалось. И потому Славер не обращал внимания на то, что может подумать о его предложении Первонег. Это не удел сильного, беспокоиться о том, что подумает о тебе противник. Это верно, даже при неприменении принципа, согласно которому победитель может все.

В Бьярмии в полк Славера входил отряд зверовиков-сирнан, которых сюда, под Славен, не взяли, чтобы не отрывать от родных мест. Сирнане служили в полку разведчиками, а разведчики хороши там, где они окрестности хорошо знают. Там они знали, и потому их оставили под опекой князя Астараты. И, как всякие охотники, сирнане не расставались со своими зверовыми собаками. Воеводе Славеру нравилось наблюдать за собаками. Когда их много, наблюдательный человек может составить себе интересную картину. И Славер составил. Он уяснил, что все собаки тоже составляют собственное общество – стаю, и уже в ней делятся на слабых и сильных, но их слабость и сила определяется вовсе не размерами и физической мощью, а характером. И очень быстро среди всех собак находился один кобель, который становился вожаком. Он был не обязательно самым сильным телом, но обязательно нравом. Сначала он показывал всем другим свою волю, свой характер, этим убеждая других в своем праве. Но потом, когда иерархия устанавливалась, этот сильный никогда не проявлял агрессивности по отношению к более слабым. Конечно, когда пес был голоден, он мог отобрать у более слабого еду. Но это была уважительная причина. А вообще агрессивными были, как правило, самые слабые духом собаки. Они могли быть сильны телом, но у них не хватало духа выдержать не просто сильного характером противника, но даже взгляд вожака или какого-то постороннего неуступчивого пса. Однако, если к вожаку они уже привыкли относиться уважительно, то к постороннему всегда готовы были проявить агрессию. Только из чувства собственного страха, считая, что агрессивность прикрывает их страх.