Последний день Славена. Том 2

Граф Оливье непонимающе обернулся на лес, посмотрел на сотника Русалко, только-только опустившего свой большой лук. В левой руке Русалко уже не было ни одной стрелы. И только после этого Оливье снова посмотрел на поляну. Рыцарская сотня перестала существовать полностью. И значительная часть остального конного полка графа да Брюера уже сломала стройный ряд. Передние всадники были поражены стрелами, они упали, кони задних спотыкались о них, и тоже падали, и это вызвало общую сумятицу. Спасение франков было только в скорейшем сближении с противником. Если бы погибла конница, пехота под ее прикрытием еще успела бы приблизиться. Но и пехота, видя происходящее, замерла в непонимании. А граф де Брюер не дал вовремя команду. Движение продолжалось слишком вяло, почти с испугом, а лес ожил новым свистом. Этот свист стал уже сплошным, и, как ветер, выбросил конницу из седел, и уже выбил из действия даже первые ряды пехоты. Пехота совсем остановилась, не понимая гибельности своего положения, и надеясь на щиты, которые легко пробивались славянскими стрелами насквозь. Но де Брюер растерялся, не ожидая такого удара, и не давал вообще никакой команды. А потом внезапно сам вместе с окружающими его рыцарями и герольдами повернул коня и попытался скрыться в лесу. Первым среагировал на это сотник Русалко. У него опять было четыре стрелы зажато между пальцами. И он выпустил их одну за другой с такой скоростью, что следующая отправлялась в полет до того, как предыдущая достигла цели. В лес, под кров деревьев, успело скрыться два всадника, в том числе и сам граф де Брюер. О поединке с графом Оливье де Брюер, кажется, основательно забыл. Но Оливье думал не о де Брюере. И, внезапно, может быть, даже для самого себя, граф Оливье поднял свой рог, и сам протрубил сигнал к отступлению. Пехота опять же не стала отступать, прикрываясь щитами, которые по-прежнему легко пробивались славянскими стрелами. Франкская пехота попросту бросилась бежать в сторону леса…

И убегающая пехота почти полностью полегла под славянскими стрелами, не успев вступить в бой. В лесу успело скрыться не более двух десятков человек. Оливье голову свесил, увидев за короткий срок такое сокрушительное поражение. Полегла в поле добрая сотня рыцарей, каждый из которых смотрел на самого графа Оливье, сидящего в седле чуть впереди, как на Бога, желая подражать ему, и достичь когда-то его славы. Может быть, они ждали от него даже помощи, может быть, надеялись, что и граф обнажит свой меч. Но он в схватку не вступил, потому что этот бой был направлен, в том числе, и против него самого, против его рыцарской чести. Тем не менее, ему было больно за разгром своих соотечественников, людей, которыми он еще недавно мог бы командовать. Но все обернулось так, что теперь графу Оливье будет высказана еще одна претензия. Граф де Брюер убежал с поля боя. Куда он отправится? Он отправится, наверняка, прямо к королю. И там он преподаст все события сегодняшнего дня так, как ему выгодно, чтобы оправдать свое бегство, и очернить графа Оливье перед королем. Но дурных слов в свой адрес Оливье не боялся. Для него было гораздо более важным быть честным перед самим собой, перед своей совестью и перед Богом. Когда Карл спросит графа, что произошло, Оливье все скажет честно. Король не имеет привычки судить, выслушав только одну сторону. Но получится так, что два человека, два графа будут говорить прямо противоположное, обвиняя друг друга. И разрешить такой спор король не сможет, тем более, что это будет спор пэра Франции с простым графом, а пэры не подлежат даже королевскому суду. Но на этот случай закон государства и закон справедливости имеет возможность решить дело по чести с помощью Божьего суда. И де Брюеру не удастся уже убежать, как он убежал сейчас. Там его просто не отпустит сам Карл.

Князь Бравлин Второй был, несомненно, человеком благородным, потому что, подойдя к краю крыльца с той стороны, где сидел в седле граф Оливье, князь сказал без всякого злорадства в голосе, и не желая показывать свою радость победителя, потому как понимал, что творится в душе графа. Более того, Бравлин обратился к Оливье, как проситель:

– Мы понимаем твои чувства, уважаемый граф. Тебе больно смотреть, как гибнут твои соотечественники. Это любому из нас было бы больно, и никто не пожелал бы оказаться в данный момент на твоем месте. И все мы понимаем, что в твой адрес сегодня будет высказано твоему королю много упреков. Тем не менее, я обращаюсь к тебе с просьбой оказать мне услугу. Я хочу написать Карлу Каролингу письмо. Не согласился бы ты стать моим гонцом, и доставить мое послание своему королю?