Последний день СССР. Свидетельство очевидца. Воспоминания помощника президента Советского Союза

Тем не менее до какого-то времени даже представители либеральной элиты, сформировавшиеся в советские годы, оставались пленниками прежних идеологических догм. Так, например, немалое число «шестидесятников», воодушевленных хрущевской разрядкой, и в частности академик Сахаров, продолжали верить в возможность конвергенции капиталистической и социалистической экономических моделей, которая позволила бы соединить эффективность рыночной экономики с уровнем социальной защиты, обеспечиваемым (теоретически) при социализме.

Это может в какой-то степени объяснить сюрреалистическую картину многочасовых схоластических дебатов внутри Политбюро уже при Горбачеве о том, как следует окрестить выпускаемую из подполья частную собственность. Предложения официальных названий этого «запретного плода» варьировались от «трудовой собственности» до «коллективной и кооперативной». Эта схоластическая дискуссия показывает, что едва ли не главной заботой уже перестроечного Политбюро был не поиск срочных решений для спасения страны от надвигавшегося экономического и социального кризиса, а стремление во что бы то ни стало избежать публичной легализации этого «контрреволюционного» термина.

Георгий Шахназаров рассказывал, что озабоченность партийных «святош» вызывало опасение, что советское население воспримет меры по внедрению в экономику элементов рынка как угрозу того, что вместе с этим «застенчивым» капитализмом вернется пресловутая угроза «эксплуатации человека человеком», которую гневно обличали основатели марксизма в коммунистическом «Манифесте».

Давно оторвавшиеся от повседневной жизни советских людей партийные вожди вряд ли были в курсе одного из популярных анекдотов на эту тему в серии вопросов и ответов «армянского радио». Ответ на вопрос: «В чем разница между капитализмом и социализмом?» гласил: «При капитализме один человек эксплуатирует другого, а при социализме – все наоборот».

Однако если по мере расширения масштабов перестройки Горбачев все яснее отдавал себе отчет о необходимости радикального изменения всей экономической матрицы системы, он тянул с принятием давно назревших решений, откладывая экономические вопросы «на потом». Он понимал, что на этой скользкой почве ему будет трудно добиться консенсуса не только в Политбюро, но даже внутри своего окружения.

Не надо забывать, что у Горбачева не было той свободы, которой обладали его коллеги, новые лидеры в странах Восточной Европы, когда приступали к своим радикальным экономическим реформам. Они могли их начинать «с чистого листа» без оглядки на недавнее социалистическое прошлое еще и потому, что освобождение от него воспринималось населением как часть обретения национальной независимости после десятилетий вынужденного существования не только в условиях политических порядков, навязанных Москвой, но и чужой экономической модели, привнесенной советскими войсками.

Поскольку Горбачев не мог оправдать свой «родной» социализм иностранной оккупацией, он должен был сохранять связь с советской историей и из-за этого строить «подвесной мост» через пропасть, отделявшую командно-административную экономику Госплана от рыночной. Или же пытаться преодолеть эту пропасть в несколько прыжков с предсказуемыми результатами.

Все это, не оправдывая его колебаний, хотя бы объясняет попытки лавировать между все более острыми потребностями решения повседневных проблем разваливавшейся советской экономики и различными вариантами проектов отказа от нее, что добавляло к политическим страстям накапливавшиеся элементы экономического хаоса.

Естественным следствием этого было стремительное ухудшение условий жизни широких слоев населения, которые, не получая «дивидендов» от введения демократии, начинали разочаровываться в политических «подарочных наборах» перестройки.

В Москве дело не дошло до «Марша пустых кастрюль», как в Чили летом 1973 года при правительстве социалиста Альенде, но гул от стука по мостовой касок шахтеров, бастовавших из-за того, что в кузбасских магазинах пропало большинство продуктов и товаров, включая мыло, проникал в окна Верховного Совета.

Непродуманные решения о начале массовой антиалкогольной кампании, драматически сократив поступления в бюджет, одновременно нанесли ощутимый удар по популярности генсека, получившего в народе прозвище «минеральный секретарь». Контролируемый сторонниками Ельцина телевизионный канал немедленно провел параллель между этой кампанией и печально знаменитой «прохибишн» – эпохой антиалкогольной борьбы в США в 30-е годы, способствовавшей расцвету американской мафии.

Другой важнейший источник доходов национального бюджета – экспорт энергоресурсов – был к тому времени серьезно подорван из-за договоренности между администрацией Рональда Рейгана и саудовским королем о значительном увеличении продаж нефти на мировом рынке. В результате цена на нефть, основной источник наполнения государственного бюджета, не поднималась выше 10 долларов за баррель.