Последний день СССР. Свидетельство очевидца. Воспоминания помощника президента Советского Союза

К весне 1991 года консервативная часть ЦК пошла в бой против своего генсека с открытым забралом, поскольку партия, как и Верховный Совет, оказались отстранены от участия в Ново-Огаревском процессе. Особое негодование партийных секретарей вызывал тот факт, что ценой за подписание ново-огаревского заявления республиканскими вождями стало исключение из будущего названия союзного государства, вопреки формулировке, одобренной на референдуме, слова «социалистических», замененного на «суверенных» для сохранения одной из трех букв «с» в названии.

По мнению секретаря ЦК и члена Политбюро А. С. Дзасохова, апрельский пленум 1991 года оказался самым скандальным за все годы перестройки. По словам Горбачева, пленум фактически был превращен в «судилище над перестройкой». Члены ЦК устроили настоящую «психическую атаку» на генсека, а выступления некоторых ораторов выглядели как обсуждение «персонального дела коммуниста Горбачева».

Когда нападки со стороны членов ЦК, обвинявших его кто в развале страны, кто в предательстве дела социализма, кто в том, что он «бросает на растерзание контрреволюции» наших союзников в странах Восточной Европы, слились в общий хор, генсек не выдержал и прервал оратора: «Я думаю, уже подошло время, что я должен все сказать. Хватит». В. А. Ивашко, заместитель генсека, обратился к залу с предложением устроить перерыв «примерно на час, полтора», но был остановлен Горбачевым. «У меня короткое выступление, – сказал он, – вы успеете и на перерыв, и пообедать. Я думаю, что нам надо обсудить ситуацию, как она складывается в партии. Практически 70 %, если не больше, выступивших здесь заявили о том, что сегодня положение такое, что уровень и авторитет Генерального секретаря ЦК КПСС упал до нуля и в таком состоянии оставлять во главе партии человека, сегодня не пользующегося доверием партийной массы, как вы говорите здесь, нельзя. Это просто преступно. Поэтому я предлагаю прекратить прения и решить вопрос о Генеральном секретаре ЦК КПСС, поскольку все сводится к этому. Для меня интересы партии, интересы нашего дела великого революционного обновления не менее дороги, чем некоторым, появившимся в последние две недели на политической арене. Я не готов больше возглавлять 6 или 7 партий, которые сегодня собрались в этом зале. Хватит. Подаю в отставку».

Горбачев собрал свои бумаги и вышел из зала. Группа его приверженцев, возглавленных Аркадием Вольским, подали в президиум записку с заявлением, что, если пленум примет отставку генсека, они выйдут из состава ЦК. С Горбачевым вместе готово было выйти из ЦК около трети его членов. Назревал раскол.

И тут выяснилось, что привыкшие к комфорту существования в статусе монопольной партии, защищенной государством и Конституцией, партийные бонзы испугались остаться без прикрытия президента лицом к лицу с обществом, с нетерпением стремившимся от них избавиться. После растерянной паузы они сформировали депутацию к Горбачеву с просьбой вернуться. Отставку пленум не принял, а сам Горбачев не настаивал (о чем впоследствии сожалел), поскольку рассчитывал, что на внеочередном съезде в ноябре партия сама разделится на консерваторов и реформистов. Таков был его «плавный» сценарий перехода от однопартийной к многопартийной системе.

Последнее препятствие к выработке текста нового договора было на время снято, хотя все его противники – от обреченного на роспуск союзного парламента до партийной номенклатуры – не смирились с поражением и готовились дать «предавшему» их Горбачеву последний бой.

…После успешного завершения финального заседания в Ново-Огареве «тройка» главных соавторов исторического соглашения – Горбачев, Ельцин и Назарбаев – расположились на террасе особняка, чтобы наметить основные практические шаги, которые предстояло сделать после подписания Союзного договора на первых этапах существования нового государства.

Удовлетворенный тем, что ему удалось свести функцию союзного центра к символическому статусу, и видя себя в роли регента будущего «короля», Ельцин великодушно предложил Горбачеву баллотироваться на пост президента. Назарбаев согласился занять пост премьера.

Естественно, в новых структурах не оставалось места ни для вице-президента Янаева, ни для премьера Павлова и большинства союзных «силовиков» – Пуго, Крючкова и Язова. Это же относилось и к председателю Верховного Совета Лукьянову, так как общесоюзный парламент предстояло распустить. Парадокс состоял в том, что он должен был участвовать в церемонии подписания нового договора, подтверждая своей подписью согласие депутатов советского парламента с актом о его самоликвидации.

Надо ли удивляться, что месяц спустя имена всех этих кандидатов для выхода на преждевременную пенсию оказались в списке членов ГКЧП (кроме Лукьянова, который формально в комитет не вошел).

В разгар разговора Ельцин забеспокоился, заподозрив, что сверхсекретная беседа записывается КГБ. Интуиция его не подвела. Быть может, «эта запись и стала спусковым крючком августа 91-го года», – писал потом Ельцин.