Последний день СССР. Свидетельство очевидца. Воспоминания помощника президента Советского Союза

В покаянном письме Горбачеву, написанном на Лубянке 25 августа, он признавал, что испытывает стыд за свой поступок, выражал «глубокое уважение Михаилу Сергеевичу» и просил заменить вероятное тюремное заключение домашним арестом. Далее он продолжал: «Когда Вы были вне связи, я думал, как тяжело Вам, Раисе Максимовне, семье, и сам от этого приходил в ужас и отчаяние».

В письме своему преемнику на посту председателя КГБ Бакатину он писал: «Какими бы намерениями ни руководствовались организаторы государственного переворота, они совершили преступление… Осознаю, что своими преступными действиями нанес огромный ущерб своей Отчизне, которой в течение полувека трудовой жизни отдавал себя полностью». После амнистии он вышел на свободу в роли обличителя «предателя Горбачева», который «сознательно предпринимал шаги по разрушению Советского Союза».

Помимо случайно попавших под гусеницы танка трех защитников Белого дома были у путча еще три жертвы «с другой стороны». Застрелился понявший, что ввязался в авантюру, министр внутренних дел, бывший коллега Янаева по комсомольской карьере, латыш Борис Пуго. В своем кабинете в Кремле повесился, во избежание позора ареста и суда, маршал Ахромеев, прошедший и Отечественную войну, и афганскую кампанию. По официальной версии прокуратуры, выбросился из окна своего дома последний управляющий делами ЦК КПСС Н. Е. Кручина.

Путч провалился, но Горбачев не победил. Даже если обвинения в его скрытом пособничестве путчистам, с которыми выступали прежде всего они сами, быстро развеялись, он не мог уклониться от более тяжких обвинений в том, что сам окружил себя «шпаной», по выражению А. Н. Яковлева, и привел ее во власть.

Помимо политического удара Горбачев пережил и семейную драму: в дни заточения в Форосе Раиса Максимовна, узнав о намерении членов ГКЧП представить «медицинское подтверждение недееспособности президента», перенесла микроинсульт и у нее на время была парализована половина тела. Через несколько дней после возвращения в Москву, придя домой вечером, Горбачев застал жену в слезах, сжигавшую сотни писем, написанных ими друг другу за десятилетия совместной жизни. «Я не могу себе представить, что чужие руки и глаза будут шарить в нашей личной жизни», – сказала она мужу.

Михаил Сергеевич и его дочь Ирина, сама врач по специальности, считают, что пережитый стресс ускорил развитие роковой болезни, приведшей к преждевременной смерти Раисы Максимовны несколько лет спустя. Для меня, кстати, это самый убедительный ответ всем, кто во время путча и после него пытался обвинить Горбачева в закулисном манипулировании путчистами.

Вслед за матерью уничтожила свои дневники, которые она вела несколько лет, и Ирина. Если Раиса Максимовна сожгла переписку с мужем после путча коммунистов, Ирина – в предчувствии неминуемой отставки отца и прихода к власти ельцинской команды.

В политическом смысле безусловной жертвой путча стал Советский Союз. Путч перечеркнул последний остававшийся шанс спасти союзное государство, пусть даже под другим названием.

Проблема состояла не только в том, что, освободившись от статуса заложника путчистов, Горбачев оказался де-факто политическим пленником Ельцина, возглавившего сопротивление путчу в Москве и потребовавшего освобождения законного президента. Из-за того что в авантюру ГКЧП оказалась прямо или косвенно вовлечена вся верхушка государственной власти, а также партийное руководство и глава парламента, Президент СССР лишился каких-либо политических инструментов, с помощью которых он мог бы противостоять своему сопернику.

Формально сохранив после путча свою должность, Горбачев, по сути, проиграл главное пари – надежду на то, что принципиальные перемены в России станут результатом реформы, а не революции. Смена власти, спровоцированная путчем, и последовавший распад СССР оборвали его проект эволюционной «реформы сверху». И вместе с ним упразднили должность главного реформатора.

Ушли в прошлое времена, когда с начатой им перестройкой и с ним самим миллионы людей связывали надежды на быстрое и чудесное преображение их жизни. До путча центрист Горбачев, хотя и подставлял борта под обстрел с обоих флангов – радикалов и консерваторов, – препятствовал их прямому столкновению и воспринимался каждой из противоборствующих сторон как ключевая фигура, которую надо перетащить на свою сторону, а не устранить. Одна из газет в это время изобразила Горбачева канатоходцем, идущим с завязанными глазами, – ему собравшиеся внизу зрители кричат: «Давай чуть-чуть влево!» и «Давай немного вправо!»

Август показал, что перестройка «заблудилась» и ее дальнейшее продвижение сулит уже не розовые перспективы, а хмурые будни и драматические проблемы. Ее инициатор и вдохновитель утратил прежний ореол святости и репутацию непогрешимости. Путч отдал судьбу союзного государства в руки сторонников его скорейшего демонтажа и радикальных реформаторов, торопившихся побыстрее перевернуть страницу десятилетий советской истории.

Часть третья.

Спуск флага

Отречение