Последний день жизни. Повесть о Эжене Варлене

— Я просто поражаюсь, глядя на вас, прекраснодушные политические деятели: ведь даже женщины порой стоят ближе к революционной истине, нежели вы! — Из бокового кармана сюртука Маркс извлек небольшую книжечку. — Однако, предвидя некоторые из ваших возражений, я, друзья, отправляясь на сегодняшний вечер, захватил с собой написанную мной около двадцати лет назад «Нищету философии». Мне хочется напомнить, что я заканчиваю ее цитатой из романа вашей соотечественницы Жорж Санд! Эта умная женщина, которой я когда-то имел честь преподнести сию книжицу, кончает свой роман «Ян Жижка» мудрыми словами: «Битва или смерть; кровавая борьба или небытие. Такова неумолимая постановка вопроса!» Каково сказано, а?! И я с ней совершенно согласен, она гораздо дальше ушла по дороге революции, чем вы, господа прудонисты!

Маркс достал из жилетного кармана часы, мельком глянул на циферблат и перевел свой взгляд на Лауру.

— Кажется, нам пора, дочка? Поищи-ка, пожалуйста, где наши? — И когда Лаура, кивнув, ушла, снова обратился к французским друзьям — А разговор мы продолжим у меня дома. Первого октября приглашаю вас к себе на скромный семейный обед. Сознайтесь, многие из вас даже не разворачивали мою книжку лишь из предубеждения, лишь из любви к Прудону. Угадал, да?!

Варлен невольно подумал: «А он весьма проницателен, этот ученый Мавр! Верно определил и наше теперешнее состояние, и прошлую боязнь полемизировать с Прудоном! И все же сейчас я не могу отказаться от учения моего незабвенного учителя, не могу так легко, после одного разговора с Марксом, предать то, во что верил всю мою сознательную жизнь!»

Маркс передал свою книжку Толену, но Эжен в тот же вечер взял ее у него, ночью дважды внимательно перечитал и многое передумал над ее страничками. У него перед глазами стояли последняя встреча с учителем незадолго до его смерти, похороны и речь Эжена Потье над разверстой могилой, — все так памятно, так живо, словно он пережил это лишь вчера. Да, кощунственно восставать против учителя после его смерти, когда он лишен возможности защищаться и привести в доказательство своей правоты новые аргументы! И в то же время нельзя не признать убедительности доводов доктора Маркса. И с тем большим нетерпением Эжен ждал обеда, на которыл был цриглашеп.

Два дня до встречи в семье Маркса Варлен провел во всевозможных хлопотах. Бродил по книжным магазинам, кое-как объясняясь, покупал нужное, в одном букинистическом магазине купил и «Нищету философии». Ему хотелось поскорее вернуться в Париж и у себя дома, в спокойной обстановке своей мансарды, положить рядом две социально-философские работы: «Философию нищеты» и «Нищету философии», свести их в жестоком поединке.

Обед у доктора Маркса был и правда весьма скромен — ни изысканных блюд, ни дорогих вин. Но Эжен всегда был равнодушен к материальной стороне жизни. Ею мучили сомнения, он спрашивал себя: так что же, Маркс — последователь и единомышленник Огюста Бланки, который считает, что лишь при помощи за говоров и цареубийств народ в лице его лучших представителей может прийти к власти? И у него на языке вертелось множество вопросов, которые не терпелось задать Марксу.

Когда он постучал бронзовым молотком в дверь его квартиры, ему открыла Лаура, в ее милых зеленовато-темных глазах вспыхнула улыбка.

— Я рада видеть вас! Вы, наверно, всегда и всюду чуточку опаздываете? Уже явились и Юнг, и Беккер, и Де Пап, и большинство из ваших. И опять, как обычно, ведутся страстные политические дебаты. Наш дорогой Мавр нe в силах отказаться от благородной идеи переделать этот несовершенный мир на свой лад. И я всецело на его стороне!

Лаура взяла у Эжена трость и шляпу, а он не удержался, чтобы не ответить в тон ей:

— Да, я вижу, мадемуазель Лаура, что вы изо всех сил помогаете доктору Мавру в его труде и тоже как будто не щадите сил!

— А что делать мне, если я верю своему дорогому Мавру так же, как вы верите Прудону, а?!

Он не успел ответить на ее язвительный вопрос — дверь в комнаты распахнулась, и на пороге появилась девочка лет десяти, в светлом платьице, выражением глаз и улыбкой напоминавшая Лауру.

— Познакомьтесь, мосье Эжен, наша шалунья, моя сестрица Элеонора, она же — Тусси. Ведь ты позволишь нашему гостю называть себя так, Тусси?

Чуть чопорно, подхватив пальцами подол платьица, девочка присела.

— Если мосье Эжену угодно меня так называть, пожалуйста, я и для него — Тусси! А ты — Какаду! И — Птичий глаз!

Обе они рассмеялись, рассмеялся и Варлен, но, слыша громкие мужские голоса за дверью, заторопился. Хотелось поскорее попасть туда, послушать, по выражению доктора Маркса, «звон скрещивающихся шпаг».

Бродя но книжным магазинам, Варлен задержался, — и Толен, и Бенуа Малон, и Лимузен уже были здесь.

Не желая прерывать беседы, он поклонился от двери общим поклоном, а Лаура, осторожно взяв его за руку, провела и усадила на свободное место в торце стола. Немолодая женщина, позднее Эжен узнал ее имя — Елена Демут, придвинула ему тарелку, положила из большого блюда цветной капусты и спаржи, кусочек бекона, придвинула бокал.