Последний дом на Никчемной улице

Он обдает меня вонью ошарашенной отрыжки. Я все крепче сжимаю его в объятиях, глубоко дыша и все сильнее прижимая к себе, пока не слышу скрежещущий хруст его грудной клетки. Человек-жук будто превращается в воду и разжимает руки. На стол падают два небольших предмета, отражаясь в лучах света. Это пара серебряных запонок, инкрустированных красными, как кровь, камнями, отсвечивающими неоновыми отблесками. Несколько мгновений я не свожу с них глаз, потом давлю его еще сильнее и шепчу на ухо:

– Да ты просто вор, крадешь все, что только можно, в том числе и мысли. А сам даже книгу написать не можешь.

Из его груди вырывается стон.

За моей спиной раздается крик, и из магазина кто-то выходит – тот самый сонный человек, у которого мы покупали пиво.

Я выпускаю человека-жука, и он кулем валится на стол. Потом бегу через дорогу в гостеприимные объятия леса. По лицу хлещут ветки, я спотыкаюсь, увязая по лодыжку в подстилке из опавших листьев. Не раз и не два падаю, но все равно не останавливаюсь, гоню себя дальше по устилающей землю скользкой листве, бегу и бегу домой. В груди рождается и рвется наружу крик, но я не даю ему воли – еще рано.

Когда за мной захлопывается дверь, я запираю ее дрожащими руками. Затем сжимаю кулаки и долго ору, пока не хрипнет голос, а горло не начинает терзать боль. Затем делаю несколько глубоких вдохов, сую в рот пару желтых таблеток и принимаю их, даже не запивая. Они с сухим щелчком сталкиваются друг с другом и застревают в горле, но я, хоть и с трудом, все же их проглатываю.

Не думаю, что человек-жук мертв. Мне надо молиться, чтобы он выжил. Ни для эмоций, ни для долгих приготовлений времени нет. Надо уходить.

Я быстро пакую вещи. Спальник, палатка, зажигалка. Таблетки для очистки воды, моток проволоки. Собираю все консервы, какие только есть в доме. Их совсем немного. Персики, черная фасоль, супы. На несколько мгновений мой взгляд задерживается на бутылке бурбона, после чего я тоже беру ее с собой. Потом сую мои самые теплые свитера. Когда мешок набит битком, надеваю одну поверх другой две куртки и две пары носков. Так будет слишком жарко, но приходится напяливать на себя все, что нельзя унести в руках. Рассовываю по карманам громыхающие в янтарных тюбиках таблетки. Если когда-то и нужно сохранять спокойствие, то сегодня как раз такой день.

Затем я иду в сад и выкапываю нож. Отряхиваю его от земли и цепляю на пояс.

Оливия

В глубины моего сна проникает голос Лорен. В нем слышатся панические нотки.

– Помоги, – шипит она, – Оливия, он нас уносит.

Я повожу ушком. В окружающем меня мраке не слышно ни звука. Мне снились свежие сливки, от чего мне было очень приятно. Поэтому моя восприимчивость в данный момент отнюдь не на высоте.

– Что?

– Тед, – продолжает она, – он собирается утащить нас в лес. Ты должна помочь.

– Что ты говоришь! – холодно возражаю я. – Ты же сама назвала меня просто глупой кошкой. И помощи от меня, боюсь, не может быть никакой.

– Пожалуйста, – говорит она, – ты должна нам помочь. Мне страшно.

Ее голос напоминает скрежет чего-то твердого по стеклу.

– Прошу тебя, Оливия. Он прямо сейчас превратит нас в богов. Это наш последний шанс.

– Меня же на самом деле нет, – отвечаю я, – так что это, похоже, твоя проблема.

Она плачет, из ее груди вырываются судорожные, сдавленные рыдания.

– Да как ты не поймешь! Если он убьет меня, умрешь и ты! Я не хочу умирать.

Лорен хлюпает носом, и мне, помимо моей воли, становится ее жаль. Она ведь всего лишь обиженный, увечный ребенок. И сама не знает, что говорит.

– Ладно, попробую, – медленно говорю я, – но обещать ничего не буду. А теперь оставь меня в покое, мне нужно сосредоточиться.

По обыкновению, все полагаются на чертову кошку. Если честно, то все эти теды, на хрен, ни на что не годятся.

Я скрючиваюсь во тьме. Надеюсь, это поможет. Раньше ящик представлял собой что-то вроде двери между Лорен и мной. Возможно, ее можно открыть опять. Прислушиваюсь к звукам дома – капающему крану, поскрипывающим доскам, мухе, попавшей в плен между фанерой и стеклом. Вдыхаю запах линолеума на кухне и освежителя воздуха, которым пользуется Тед, когда о нем вспоминает. Втягиваю и выпускаю коготки, раскрывающиеся плавным, изумительным веером. Не хочу иметь руки и ходить в уродливом костюме тедов. Это ужасно. Наверное.

«Теперь пора», – едва слышно произношу я.

Затем поднимаю глаза на лестничную площадку и стараюсь думать о чем-нибудь, что люблю. Вспоминаю о Боге и размышляю о сливках, густой, белой пленкой обволакивавших во сне мой язык. Бью хвостиком и шевелю усами. Мои мысли буквально повсюду.

«Давай», – шепчу я, закрывая глаза.

Не могу думать ни о чем, кроме Лорен. Не о ее внешности, потому как мне ни разу не привелось ее видеть. Размышляю о том, какой она показала себя умной, продумав план нашего спасения, и как она меня порой раздражает, в особенности когда называет глупой кошкой.