Последний дракон

Народ, которому доводилось увидеть его вблизи, – а таких было негусто, – говорил, что кожа у Ваксмена как будто обожженная, ну так, словно в детстве слегка присмолили во время допроса с пристрастием, что довольно забавно, если учесть происхождение его биологического вида.

А именно: что-то вроде того, как во времена драконов – царей горы, они могли при случае скрещиваться с людьми. Для потомства сие добром, как правило, не кончалось. Дракончики рождались в комплекте с зубами, что не предвещало ничего хорошего для человеческой матери, а драконьи каналы на выходе ломали человеческого ребенка. Посему большинство таких детей-мутантов даже не видели свет. Однако жизнь – штука настырная, так что какой-нибудь мелкий выродок покрепче нет-нет да вылуплялся и выглядел при этом, как будто провел ночку в котле, а не в утробе, весь обожженный. В один прекрасный момент появились, так сказать, Адам и Ева, и дальше взялись за дело уже сами, породив гибридный вид, не-драконов и не-людей, которых не принимали ни в том, ни в другом мире.

Вот таким парнем и был Ваксмен: чистокровный представитель новой породы, цепкий как шиповник. В отношении возраста до Верна ему было далеко; он насчитывал сотни, не тысячелетия. Таких, как Ваксмен, китайцы называли «могвай», что-то вроде зловредных фейри. Но историю пишут победители, и у людей есть привычка рисовать себя исключительно добросердечными – даже когда все остальные болтаются на виселицах. И если спросить Ваксмена, он бы не назвал себя неоправданно жестоким. Он выживал, вот и все, и делал то, что должен.

Драконы и могваи бывало держались вместе, дабы избежать очередного изощренного способа убийства, уготованного им оравой людей на данном отрезке времени. Верн столкнулся с Ваксменом в начале шестидесятых годов двадцатого века, когда могвай отбывал кабальную повинность урода в цирковом поезде. Верн услыхал про Удивительного Тающего Человека и сообразил, что в рабстве у цирка могвай, а заиметь собеседника было бы весьма неплохо.

«Ну, маленькая операция по спасению, – подумал он. – Туда и сразу обратно. Ни спешки, ни суеты».

Спешки и суеты вышла уймища. Верн просчитался с нападением, сшиб с рельс дюжину вагонов, когда те пересекали мост Памп-Слаф, и отправил их поплавать в реку Перл.

«Спасатель херов, – частенько замечал Ваксмен. – Спину мне, чтоб ее, сломал».

Могвай тогда и правда, признавал Верн, попал как хрен в рукомойник – что было в те времена расхожей фразой. Спину Ваксмен таки сломал, но заживало все на нем, к счастью, просто феноменально.

«И я чуть не потонул», – дальше жалобился могвай.

Что тоже было правдой.

«Ключевое слово – чуть, – спорил Верн. – Я же выловил твой бестолковый зад из реки, так? Могу отправить обратно в цирк, если угодно. Если изредка выполнять для меня поручения слишком уж напряжно».

И Ваксмен, хмыкнув, говорил: «Не, ты еще не худший, Хайфаэр. Просто самый уродский».

Самое полезное качество Ваксмена, с точки зрения Верна – то, что могвай способен сойти за человека – странного как черт, но все же человека, поэтому и обитал он куда ниже по реке. И пока не снимал пиджак, держался на расстоянии и оплачивал счета, его никто не трогал. Разумеется, время от времени парочка старых добрых ребятишек пытала судьбу, но у Ваксмена было куда больше пороха в пороховницах, чем можно подумать, да и оружие он поддерживал в надлежащем состоянии.

Например, АК-47, который лежал у него на коленях сейчас. Верн заметил палец на курке; используя чуткий слух по назначению, Ваксмен удостоверился, что гость не привел за собой хвост.

– Чисто, Верн, – заключил он наконец. – Насколько могу судить. Нынче эти глазастые мудилы наблюдают хоть черт-те откуда, не удивлюсь.

– Пошли в дом, – предложил Верн, встряхивая крылья. – Ни черта не расслаблюсь, пока солнце в спину светит.

– Какая, однако, жалость, – отозвался Ваксмен и качнулся в кресле, воспользовавшись инерцией, чтобы встать. – Думаешь, еще рано?

– Никогда не бывает рано, – сказал Верн и последовал за компаньоном в дом.

Настоящее имя Ваксмена затерялось в хитросплетениях времен. С тех пор он был известен как Уинкл, Блэкхуф, Сондерсонн, Роучфорд, Роуч и, наконец, Ваксмен. Добавлять к фамилии имя могвай не видел необходимости.

«Ваксмен есть только один», – всегда говорил он, на что Верн обычно отвечал: «Звучит как песня, братишка».

У Ваксмена была семья, где-то и когда-то, а может, и все еще. Но родных не осталось, все рассредоточились и бесследно исчезли – таков был план. Прицепились к дракону, если удалось, но их осталось не так много, и когда на него свалился Верн, Ваксмен уже был готов впасть в анабиоз.

«Бля, в жизни не видел зрелища лучше, чем когда ты, жиртрест, спустился с неба, хоть и раздробил мне гребаную спину».

Верн пропустил шпильку о жиртресте мимо ушей, и именно это стало началом прекрасной полувековой дружбы, и отсчет продолжался.

А еще имя «Ваксмен» ему подходило. К лицу, так сказать.