Последний год жизни Пушкина

Статья Гоголя, достаточно резкая по тону, громила «торговый триумвират» в русской журналистике: Ф. В. Булгарина, Н. И. Греча и О. И. Сенковского, обличая их «литературное безверие и литературное невежество». «Северная пчела» сравнивалась при этом с «корзиной, в которую каждый бросает что придется». Булгарин пришел в ярость и в начале июня обрушился на «Современник», который, мол, «пристрастен и несправедлив» и «действует не в духе общего литературного блага, не в духе времени, но в духе партии и щепетильной привязчивости». Что касается гоголевского[12]

сравнения «Северной пчелы» с определенного рода корзиной, то «пчеловод» отвечал так: «…если б у нас не было в литературе такой корзины… то в литературе нашей водворилась бы вредная для ее успехов монополия и оскорбленный автор не имел бы места где поместить свою защиту». Здесь снова не обошлось без ядовитого намека: дело в том, что В. Ф. Одоевский сумел, после «предварительных нападок» Сенковского на Пушкина, именно в «Пчеле» поместить свою защиту «Современника». Булгарин явно лавировал, надеясь, что «Современник» будет лоялен к «Пчеле» — и вот такой анонимный удар. Теперь Фаддей Бенедиктович замаскированно упрекал Пушкина в черной неблагодарности.

Выходит, что Пушкин, сняв имя Гоголя из оглавления первой книжки[13]

(конечно, если этого не потребовал сам Гоголь, чего мы до сих пор не знаем), готов был принять всю ответственность на себя. Хотя вообще-то внимательный читатель мог бы, при некотором усилии, догадаться, что статья принадлежит все-таки не Пушкину, — скажем по тому, что о Пушкине в ней говорится в третьем лице, да еще такими словами, какими он о себе не мог говорить: «имя Пушкина, по крайней мере для русского, имеет в себе нечто симпатическое с любовью и гордостью народною». Но кто именно

написал статью, угадать было трудно — она воспринималась как редакционная.

Разные гипотезы выдвигались о причинах мистификации: опасения Пушкина нанести вред или даже сорвать премьеру «Ревизора» (она состоялась 19 апреля 1836 г.); просьба самого Гоголя, руководствовавшегося теми же мотивами и т. д. И уж совсем беспочвенное предположение: Пушкин не занимался своим журналом и пропустил статью Гоголя, не читая, а потом увидел, что не согласен с ней. Но, как бы то ни было, неловкость возникла, а некоторая неясность остается и по сей день.

События, связанные со статьей Гоголя, на этом не завершились — они имели несколько неожиданное продолжение. Возникла вторая мистификация. В III томе «Современника» появилось «Письмо к издателю» из Твери, подписанное А. Б., в котором статья «О движении…» критиковалась как излишне ожесточенная, а «Современник» упрекался в стремлении преследовать «Библиотеку для чтения» вместо того, чтобы создавать, так сказать, позитивную картину русской критики и журналистики. За письмом следовало краткое примечание издателя: «С удовольствием помещая здесь письмо г. А. Б., нахожусь в необходимости дать моим читателям некоторые объяснения. Статья О движении журнальной литературы напечатана в моем журнале, но из сего еще не следует, чтобы все мнения, в ней выраженные с такою юношескою живостью и прямодушием, были совершенно сходны с моими собственными. Во всяком случае, она не есть и не могла быть программою «Современника». Письмо А. Б. было помечено 23 апреля 1836 г., т. е. выглядело как прямой отклик на первый том журнала.

Десятилетия понадобились пушкинистам, чтобы убедиться в том, что перед ними очередная пушкинская мистификация[14]. Никто не присылал писем из Твери, никакого А. Б. в природе не существовало — все это написал сам поэт. В чем же дело? Предал Гоголя? Это заведомо не так, поскольку подписи Гоголя под статьей «О движении…» не было. Испугался Сенковского? Боже упаси — мужество и благородство Пушкина в любых жизненных и литературных ситуациях доказано многочисленными примерами. Не хотел ставить под удар «Современник»? И это едва ли — к III книге уже выяснилось, что перспективы журнала, во всяком случае материальные, достаточно мрачны. Скорее всего иное. Статья Гоголя и не была программой «Современника», который должен был, как представлял себе Пушкин, стоять выше журнальной брани, выше любой полемики с булгариными и сенковскими. «Круг действия» «Современника», как полагал Пушкин, должен быть обширнее и благороднее «журнальной драки». Не желая ставить под удар Гоголя, Пушкин, когда готовил первую книжку, убрал его имя из оглавления, но, не желая искажать в глазах читателей и собственное представление о программе журнала, устроил в III книге всю эту вторую мистификацию с «письмом из Твери».