Последний год

В конце 1915 года офицер русской военной контрразведки, находившийся в главной Ставке, сообщает в Петроград, что в окружении начальника главного штаба генерала Алексеева с большой долей вероятности допускают возможность утечки чрезвычайно важных секретных сведений военного характера через Распутина, «имеющего быть информированным от известного вам лица, у которого он пользуется неограниченным доверием…».

Спустя месяц тот же офицер сообщает, что «появление неприятельского аэроплана в районе действующей армии в момент нахождения там государя с новой силой возбудило разговоры об утечке секретной информации и среди возможных мест утечки снова называется Распутин, учитывая, что о предстоявшей поездке было информировано Царское Село»…

Нельзя установить, что по этим донесениям было предпринято. Нельзя даже выяснить, кто их читал. Никаких пометок на них нет, да и кто посмел бы их сделать, учитывая, о ком в них шла речь? Именно здесь проявлялось бессилие русской службы контршпионажа.

Депутат Думы Пуришкевич, вернейший слуга монархии, с думской трибуны и не только с думской громогласно называл Распутина в числе членов так называемой «немецкой партии», все «действия которой на пользу неприятелю».

Но это только один край помойной ямы распутинщины, разместившейся средь царских дворцов. Ее смердящая бездна вмещала в себя всю мерзость выродившейся, сгнившей на корню монархии: невежество, религиозное мракобесие, лихоимство, разврат, продажность — все-все, что отвратно Человеку, наполняло эту яму. Самое страшное и труднообъяснимое, что самодержец России, ее царь, помазанник божий, вместе с женой-царицей сидели в этой яме, уверяя, что они находятся в Гефсиманском саду и дышат мудростью святого старца Григория.

Поэт Александр Блок в своей книге «Последние дни императорской власти» писал:

«Связью власти с миром» и «ценителем людей» был Григорий Распутин: для одних — «мерзавец», у которого была «контора для обделывания дел»; для других — «великий комедьянт»; для третьих — «удобная педаль немецкого шпионажа»; для четвертых — упрямый, неискренний, скрытный человек, который не забывал обид и мстил жестоко и который некогда учился у магнетизера. О вреде Распутина напрасно говорили царю… Мнения представителей власти, знавших этого безграмотного «старца», которого Вырубова называла «неаппетитным», при всем их разнообразии, сходятся в одном: все они нелестны; вместе с тем, однако, известно, что все они, больше или меньше, зависели от него; область влияния этого человека, каков бы он ни был, была громадна; жизнь его протекала в исключительной атмосфере истерического поклонения и непреходящей ненависти; на него молились, его искали уничтожить; недюжинность распутного мужика, убитого в спину на юсуповской «вечеринке с граммофоном», сказалась, пожалуй, более всего в том, что пуля, его прикончившая, попала в самое сердце царствующей династии…»

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

 Сначала 1916 года между Лондоном и Петроградом велась активная переписка по поводу присылки в Англию депутации общественных деятелей России. Эта же делегация должна была посетить и Францию. Послы Англии и Франции весьма заинтересованно наблюдали за формированием делегации. Особенно Бьюкенен. Лондон дал ему понять, что по его донесениям трудно представить, что сейчас происходит в русском обществе.

В начале войны Бьюкенен сообщал, что русское общество едино в своем патриотическом порыве победить Германию любой ценой. А теперь он сообщал, что в этом обществе царит разлад и что вообще в европейском понимании в России нет общественного мнения, способного влиять на государственную власть. Ну а что же тогда Государственная дума? Почему раньше из сообщений того же Быокенена можно было понять, что Дума не играет существенной роли в политике и во внутренней жизни страны? А сейчас, по его же сообщениям, в Думе не умолкают беспощадная критика правительства и даже царской семьи. Кто критикует? От чьего имени, если общественного мнения в европейском понимании в России не было? Значит, оно появилось?