Последний характерник

Хотя солнце уже склонилось к самому горизонту и его багровые лучи окрасили цветущую зелень луга в кровавые тона, это не остановило татар. Развернувшись плотной лавой еще на марше, татарская конница с ходу ударила в центр польского построения. Гулкий топот конских копыт слился в одну протяжную грозную симфонию, в которой явственно звучала нота «смерть». Всадники, с хищным оскалом на лунообразных лицах, в однообразных остроконечных шапках и кожухах, наброшенных прямо на голое тело, со слитным завыванием «Алла», вырывавшимся из тысяч глоток, казались полякам выходцами из потустороннего мира. Когда до передних польских рядов оставалось не более двухсот шагов, в их руках взметнулись вверх тугие короткие луки. Небо потемнело от сотен тысяч выпущенных стрел, в лучах закатного светила кроваво блеснули десятки тысяч кривых татарских сабель. Выполняя команду Конецпольского, продублированную командирами подразделений, гусарские копья приняли горизонтальное положение, разящими серебряными молниями сверкнули тяжелые палаши. Водопад стрел обрушился на панцири и шлемы гусар, не причинив, впрочем, большого урона тяжелой коннице, надежно защищенной своей броней. Почти в то же мгновение грянули орудия, установленные на валах позади польских хоругвей, укутав все предполье густым пороховым дымом. Пушечные ядра без труда находили свои жертвы, так как артиллерия била почти в упор. Черная волна татарской конницы налетела на стену ощетинившихся копьями «крылатых» гусар и разбилась об нее, обагрив изумрудную зелень луга потоками алой крови.

Не сумев поколебать польский центр, татары, понеся первые, довольно ощутимые, потери, откатились назад, но попыток вновь прейти в атаку больше не предпринимали. До самой темноты лишь отдельные всадники соревновались в искусстве сабельного боя, вызывая друг друга на герцы, а затем противники разошлись на отдых.

Однако, польские командиры поняли, что допустили ошибку, чрезмерно растянув лагерь, и поэтому жолнеры вместо отдыха всю ночь насыпали новые валы, и оборудовали шанцы, сужая его. Хмельницкий, в свою очередь, ночью придвинул свой табор из скованных цепями возов ближе к польскому, намереваясь с утра начать новую атаку. Встретившись поздним вечером с Ислам — Гиреем, он обсудил с ним предстоящие совместные действия и клятвенно заверил хана, что следующей ночью они будут ночевать в польском лагере.

Князь Иеремия едва ли не до самой зари находился на валах, пытаясь хотя бы примерно определить численность вражеского войска. Подсчитывая ночью костры, пылавшие в казацком таборе и татарском коше, он пришел к выводу, что сведения о количестве казаков и татар явно преувеличены. По его прикидке силы Хмельницкого (без обозной обслуги) включали примерно сто тысяч человек, а хана — около шестидесяти тысяч. Впрочем, даже при всем этом их соотношение составляло примерно один к 15 или даже к 20, так как численность польского войска не превышала 9 -10 тысяч человек, не считая челяди и обозной обслуги, которой было раза в три больше.

Но вот постепенно костры стали гаснуть, все понемногу смолкло вокруг. И в Збараже, и в казацком таборе, и в татарском коше воцарилась тишина, лишь изредка прерываемая окриками часовых. И поляки, и все несметное татарско — казацкое воинство погрузились в глубокий сон.

Глава девятая

Штурм Збаража

Польские региментари ожидали, что штурм Збаража начнется на рассвете. Действительно, с первыми проблесками зари чернь, казаки, татары, стали заполнять все необъятное пространство перед позициями польских войск и лишь тогда поляки воочию убедились, какая несметная сила вышла на бой с ними. Это не был еще настоящий штурм, казацкие полки только выводились на исходные рубежи, откуда, повинуясь взмаху гетманской булавы, должны будут, подобно смерчу, обрушиться на позиции поляков. Бесчисленная казацкая конница волновалась позади пехотных полков, словно высокая трава на ветру, еще дальше темной тучей вплоть до самого горизонта нависли татары.