Ускоренным темпом снаряжались суда-ловушки для Волги. Эти три построенные из крепкого дуба струга предполагалось укомплектовать отборной командой из стрельцов. Для того, чтобы отобрать лучших воинов устроили состязания в стрельбе. Результаты его удручали, на дистанции более пятидесяти новых аршин никто толком в цель попадать не умел. Промахи на этом расстоянии составляли почти половину всех выстрелов, а на сто метров-аршин в мишень попадала едва ли десятая часть всех выпущенных по ней пуль. И так стреляли лучшие, уже изрядно повоевавшие воины.
То, что проблема заключалась не в плохой подготовке стрельцов, а в самих ружьях показала пристрелка оружия. Жёстко закреплённая в упоре пищаль давала метровый разброс попаданий в цель на дистанции в шестьдесят шагов. Надеяться на то, что отправляемые на Волгу воины смогут с качающейся палубы поражать огнём подвижного противника, не приходилось. В свою очередь результат боя на холодном оружии с противником весьма опытным в абордажных схватках предугадать было невозможно.
Данила Пузиков в таком развитии событий беды не видел:
-Как полезут воры на струги - разом пальнут, а уж за сим в сабли кинутся. А там как Богу угодно будет, так и выйдет. Токмо вот не верится мне, что разбойники, стрельцов завидя, на дощаники наши кинутся, не совсем же они дурные-то.
-Так нашим воинским людям следует в работников переодеться, а оружие своё холстинами на палубе прикрыть. А начальных людей купцами нарядим, из казны им выдам одежду побогаче,- разъяснял я голове свой замысел.
- Стрельцы городовые не скоморохи, чтоб иные личины на себя цеплять,- пробурчал стрелецкий командир, видимо моя военная хитрость пришлась ему не вполне по нраву.
Тут вдруг бил челом о дозволении молвить прижившийся при княжьем дворе старик, по имени Истома Рубцов. Попал он в Углич достаточно случайно, его привёз один из княжих приказных людей. Пару месяцев назад я озаботился тем, чтобы развить помимо ткачества и прядения ещё и вязание. Но оказалось, что в округе никто не умеет обращаться ни со спицами, ни с крючками. Вот разыскивая нужно умельца, и привезли из дальней обители Истому, где тот пребывал на покаянии. Настоятель взамен грешника удовлетворился невеликим княжьим даром, а сам Рубцов был рад выбраться из монастырской подклети.
Несмотря на свои шестьдесят с лишним лет, то есть по местным меркам крайнюю старость, Истома оказался весьма умелым вязальщиком и неплохим наставником. Объясняя, где научился обращаться с крюками и спицами, он заодно пересказал нам историю своей непростой жизни:
-С малолетства яз гулял по украйнам с казачьей ватажкой. Силком меня туда притащили, аль сам прибился - уж не упомню. Вроде как сказывали, при первом астраханском взятии меня казаки к себе в юрт взяли, лет с восемь мне тогда было. Опосля по Волге ходили лет с пятнадцать, пока на наши вольные ватаги царь Иван Васильевич своих воевод не исполчил. После подался на Дон, да на второй год там наказал меня Господь по грехам моим. На рыбной ловитве схватили меня с дружками татары азовские, да на султанскую каторгу продали. Там сразу на ноги повесили железа тяжёлые да к веслу приставили, махать им с рассвета до заката. И полугода моей неволи не прошло, как собрал султан на Белом море каторг своих видимо-невидимо и послал с ишпанским королём воевать. И была битва страшная, иншапцы магометан одолевали, уж чаял яз смерти аль свободы, но не послал Господь. Началась буря великая, каторги турские об камни било, а меня с шоглой, за кою уцепился, на берег вынесло. А там меня греки нашли, да обратно к туркам отволокли.
-Они ж с нами одной веры христианской,- изумился присутствовавший при той беседе Бакшеев. - Как же они агарянам единоверца-то отдали?
-Как-как, за тридцать серебренников,- горько улыбнулся рассказчик.- Даже не за полновесную монету, а за горсть жёлтых аспров. Меж невольниками в султанской стороне такова молва идёт: коли хозяин природный турок - хорошо, Бог даст, ещё увидишь родную сторону. Коли жид - то же жить можно, но ежели достался греку - точно пропадёшь. Не гнушается тот народ единоверцев порабощать, и на волю не выпускает.
- Спаси Господь их души,- перекрестился на эти слова Афанасий.