Последний койот

Тогда он попытался снова почитать газету, но там не оказалось ничего интересного, кроме той самой статьи на первой полосе, которую он уже видел. Тем не менее он рассеянно пролистал тоненький раздел городских новостей. На глаза ему попалась заметка о том, что приемную окружной комиссии оборудуют пуленепробиваемыми экранами, за которыми чиновники смогут укрыться в том случае, если в здание проникнет вооруженный маньяк и примется палить направо и налево. В бешенстве отшвырнув газетный лист, он снова вернулся к первой полосе.

Босх перечитал статью о расследовании. Его не отпускало ощущение, что что-то не так, что они что-то упускают или понимают не до конца. И дело было не в Кише Рассел. К статье у него претензий не было. Проблема заключалась в том, что, когда он прочитал эту историю на бумаге, она перестала казаться ему такой убедительной, какой была, когда он излагал ее Кише, Ирвингу или даже себе самому.

Он отложил газету, откинулся на подушки и, закрыв глаза, принялся вновь прокручивать в голове всю последовательность событий. И только тогда до него наконец дошло, что дело не в изложении на бумаге. Дело в том, что сказал ему Миттел. Босх попытался восстановить в памяти их разговор на безупречно подстриженной лужайке перед роскошным домом. Что было сказано тогда на самом деле? В чем именно Миттел признался?

Босх понимал, что в тот момент Миттел считал свое положение неуязвимым. Босх стоял перед ним, ослабевший, раненый, обреченный, под дулом пистолета, на мушке которого его держал цепной пес Миттела Вон. В такой ситуации человек с настолько раздутым эго едва ли стал бы сдерживаться. Собственно, он и не сдерживался. Похвастался же он тем, как ему удалось заставить Конклина и других плясать под его дудку. И вполне откровенно, хотя и не впрямую, признал, что это он стоял за убийствами Конклина и Паундза. Однако, несмотря на все это, признания в убийстве Марджори Лоуи от него не последовало.

Хотя воспоминания о событиях той ночи у него остались весьма обрывочные, Босх попытался восстановить в памяти точные слова Миттела, но они ускользали. При этом визуально всю сцену он помнил отлично. Миттел стоял перед ним, освещенный морем огней. Губы его двигались, но слов Босх, как ни напрягал память, воспроизвести не мог. А потом вдруг они откуда-то всплыли. Возможность. Миттел назвал смерть Марджори Лоуи возможностью. Можно ли это было считать признанием собственной вины? Имел ли он в виду, что убил ее или организовал ее убийство? Или же просто признавал, что ее смерть дала ему возможность, которой он воспользовался?

Ответов на эти вопросы Босх не знал, и это тяжелым камнем лежало на его груди. Он попытался выбросить эти мысли из головы и мало-помалу начал задремывать, убаюканный шумом города за окном. Даже вой полицейских сирен звучал успокаивающе. За мгновение до того, как окончательно провалиться в сон, он вдруг резко открыл глаза.

— Отпечатки! — произнес он вслух.

Через тридцать минут, успев принять душ, побриться и переодеться в чистую одежду, он уже ехал в деловую часть города. На нем были темные очки, так что синяки под глазами были надежно скрыты. Бросив взгляд в зеркало заднего вида, он послюнил пальцы и тщательно пригладил свои вьющиеся волосы, чтобы не так бросалась в глаза выбритая проплешина с зашитой раной.

Доехав до университетской больницы, он припарковался поближе к въезду в гараж окружного бюро судебно-медицинской экспертизы. Оттуда через открытую дверь он прошел внутрь, на ходу махнув охраннику. Тот знал его в лицо и кивнул в ответ. Формально следователям не разрешалось пользоваться черным ходом, но Босх делал это много лет и не собирался прекращать эту практику до тех пор, пока кто-нибудь не возведет это в ранг федерального преступления. Охранник, сидевший у входа в гараж за грошовую зарплату, казался не слишком подходящим для этого кандидатом.

Он поднялся на второй этаж в помещение бюро, надеясь встретить там кого-нибудь из числа тех своих знакомых, с которыми он за годы службы умудрился не испортить отношений.

Он толкнул дверь и первым делом почувствовал запах свежесваренного кофе. Впрочем, это было единственное, что его порадовало, потому что, кроме Ларри Сакаи, который расположился за столом с газетой, больше в помещении никого не было. Сакаи был патологоанатом, которого Босх всегда терпеть не мог и подозревал, что чувство это взаимно.

— Гарри Босх, — протянул Сакаи, оторвавшись от газеты. — Долго жить будешь. Я как раз про тебя читаю. Тут написано, что ты сейчас в больнице.

— Нет, Сакаи, я сейчас здесь. Видишь меня? А Линча или Хаунчелла где-нибудь поблизости нет?

Линч с Хаунчеллом были всегда готовы без лишних слов оказать Босху услугу. Он очень тепло к ним относился.

— Не-а, оба на выезде. Утро выдалось урожайное. Кажется, для нашего брата снова настают тучные времена.