Последний койот

— Мне не хотелось бы, чтобы вы смотрели на наши отношения в таком ключе. Я тут не главная, детектив Босх. Я просто фасилитатор, человек, чья задача — помочь вам поговорить о том, о чем вы хотели бы поговорить, о том, что вас тяготит.

Босх молчал. У него не было никаких мыслей. Побарабанив ручкой по своему желтому планшету, Кармен Инохос пришла ему на выручку:

— Неужели совсем ни о чем?

— Ничего не приходит в голову.

— Тогда давайте поговорим о вчерашнем дне. Когда я позвонила вам, чтобы напомнить о нашей сегодняшней сессии, вы явно были чем-то расстроены. Это тогда вы ударили молотком по руке?

— Нет, дело было не в этом.

Он умолк, но она ничего не сказала, и он решил немного пойти ей навстречу. Как это ни удивительно, что-то в ней ему нравилось. От нее не исходило ощущения угрозы, и он верил, что она сказала правду, когда утверждала, что единственная ее цель — помочь ему.

— До того как вы позвонили, я узнал, что моего напарника, ну, то есть, в смысле, моего бывшего напарника, поставили в пару с другим полицейским. Мне уже нашли замену.

— И какие эмоции это у вас вызвало?

— Вы же сами слышали. Я был в бешенстве. Да и кто бы на моем месте не был? Потом я позвонил моему напарнику, а он разговаривал со мной как с отработанным материалом. Я многому его научил, и…

— И что?

— Не знаю. Наверное, это меня задело.

— Понимаю.

— Нет, не думаю, что вы понимаете. Чтобы воспринять это так, как воспринял я, нужно быть мной.

— Пожалуй, это справедливо. Но я могу вам посочувствовать. Давайте на этом и остановимся. Позвольте задать вам вопрос. Разве то, что в пару с вашим напарником поставят нового человека, стало для вас неожиданностью? Ведь согласно уставу управления детективы работают в парах. Вы отстранены от работы на неопределенный срок. Разве не само собой разумелось, что ему дадут другого напарника, не важно, на время вашего отстранения или постоянно?

— Наверное.

— Разве работать в парах не безопаснее?

— Наверное.

— А что говорит ваш опыт? Вы чувствовали себя в большей безопасности, когда оказывались на задании вместе с напарником, чем когда действовали в одиночку?

— Да, я чувствовал себя в большей безопасности.

— Значит, то, что произошло, было неизбежным и логичным, и тем не менее вы разозлились.

— Дело было не в том, что это произошло. Меня разозлило то, каким тоном он со мной говорил и как повел себя, когда я позвонил. Я почувствовал себя так, как будто я больше не нужен. Я попросил его об одной услуге, а он… не знаю.

— Что он?

— Он заколебался. Напарники так себя не ведут. Во всяком случае, друг с другом. Они должны друг друга поддерживать. Говорят, что это во многих отношениях как брак, но тут ничего не могу сказать, я сам никогда женат не был.

Она принялась что-то записывать в свой блокнот, и Босх задался вопросом, что из только что им сказанного могло показаться ей столь важным.

— Судя по всему, — произнесла Инохос, не прекращая писать, — вы плохо переносите фрустрацию.

Это утверждение немедленно разозлило его, но он понимал: продемонстрировав свою злость, он подтвердит ее правоту. Возможно, конечно, это был всего лишь хитрый прием, призванный вызвать у него именно такую реакцию. Он попытался взять себя в руки.

— А что, разве не у всех так? — спросил он натянутым тоном.

— До какой-то степени, наверное. Когда я просматривала ваше личное дело, я обратила внимание, что вы были в армии во время Вьетнамской войны. Вы видели боевые действия?

— Видел ли я боевые действия? Да, я видел боевые действия. И даже сам в них участвовал. Непосредственно. Почему люди всегда спрашивают, видел ли я боевые действия, как будто это какое-то кино, на которое нас возили?

Инохос долго молчала, держа ручку в руке, но не делая никаких попыток ничего записать. Такое впечатление, что она просто ждала, когда паруса его гнева сдуются. Он сделал рукой знак, который, он надеялся, она истолкует как извинение и заверение, что его уже отпустило и они могут продолжать.

— Прошу прощения, — на всякий случай произнес он вслух.

Она по-прежнему молчала, и ее взгляд начал его тяготить. Он отвернулся от нее к книжным полкам, которые тянулись вдоль стены кабинета. Они были заставлены объемистыми трудами по психиатрии в кожаных переплетах.

— Прошу прощения, что вторгаюсь в такую чувствительную область, — сказала она наконец. — Причина, по которой…

— Но ведь ради этого все и затевалось, верно? У вас есть право вторгаться, и я ничего не могу с этим сделать.

— Тогда смиритесь с этим, — произнесла она строго. — Мы с вами уже обсуждали этот вопрос. Чтобы я могла вам помочь, мы должны говорить о вас. Смиритесь с этим, и тогда, возможно, у нас получится продвинуться дальше. Так вот, я говорила, что причина, по которой я упомянула войну, заключается в том, что я хотела спросить: известно ли вам о посттравматическом стрессовом синдроме? Вы когда-нибудь о нем слышали?

— Ну да, разумеется. Слышал.