Капитана проводили в медотсек и передали лично в руки начальнику медицинской службы Ратушняку. Выглядел Кольский не лучшим образом. Сейчас он больше походил на старика-потеряшку с обострившейся деменцией. Он растеряно оглядывался по сторонам, не в состоянии сообразить, что происходит. Все в его голове сейчас перепуталось. «Прорыв», задание, земные интриги, офицеры, Касаткина, «шар»…
— Ни с того ни с сего, — прошептал Серов начмеду, — набросился на экипаж, разорался, разве что пена изо рта не шла, а после пришел в себя и не смог вспомнить, как очутился в рубке связи.
Ратушняка симптомы заинтересовали. Майор даже остановился и пристально посмотрел в глаза Серову.
— Речь была связной? Язык не заплетался?
— Нет, говорил он четко. Я бы даже сказал, хлестко.
— Походка не нарушалась? Его не штормило?
— Нет, — Серов вдруг сообразил. — Да вы и записи можете посмотреть, доступ я вам организую.
Ратушняк кивнул.
— Да, ознакомлюсь, будет здорово. Раньше таких эпизодов агрессии не было?
Серов покачал головой.
— Не замечал. Мы вообще все в шоке. Я уже сообщил старпому, он принял командование крейсером на себя. Думаете, что-то серьезное?
Ратушняк подозвал жестом санинструктора и тихо распорядился:
— Сразу в томограф его. Инсульт ищем, — молодой мичман коротко кивнул и пошел исполнять приказ. Ратушняк же вернулся к разговору с Серовым. — Кто знает? Здоровье у капитана было ого-го какое, молодые позавидуют. Но мало ли… Проверим, нет ли инсульта или «транзиторки», подержим у себя, понаблюдаем. Вы не в курсе, Виктор Сергеевич, он какие-нибудь препараты принимал? — последний вопрос Ратушняк специально задал небрежно, так, между делом, словно стандартный анамнез собирал. Он даже не смотрел сейчас на Ареса, делая вид, что занят заполнением карты больного. На самом же деле этот вопрос по понятным причинам интересовал майора медслужбы более других.
Арес пожал плечами.
— При мне — нет.
— Ладно… — задумчиво протянул Ратушняк. — Вы правильно сделали, что привели его сюда. Мы разберемся, — медик повернулся спиной к Аресу, намереваясь покинуть приемный покой.
— Док, — Арес придержал за локоть уходящего медика, — как только что разузнаете, загляните на мостик. Доложите о состоянии капитана старпому. Думаю, сегодня мы будем там всем составом допоздна.
— Случилось что? — Ратушняк действительно не знал об обнаружении «Осириса», вопрос не показался Серову наигранным, что, собственно, и спасло медика. На самом деле Арес был дьявольски прозорлив и чувствовал даже самую незначительную фальшь в общении с людьми. На долю секунды ему показалось, что медик что-то знает. Знает и пытается скрыть. Но его удивление перекрыло это подозрение — доктор удивился совершенно искренне.
Арес понизил голос до шепота, наклонился к уху медика и сказал:
— Мы «Осирис-3» обнаружили. Собственно, именно после этого у капитана этот припадок и начался.
Ратушняк высвободил руку и кивнул вояке:
— Как что будет известно, доложу вам. Томограф, потом автодок, неврологический осмотр… все сделаем в лучшем виде.
Серов кивнул медику и покинул медотсек, а майор Ратушняк, задумчивый и слегка озабоченный, приступил к осмотру капитана Кольского. Более всего сейчас начмеда интересовал вопрос, успел ли командир принять те таблетки, что он ему прописал, или еще нет. Волноваться майору было из-за чего. Глупо было с его стороны не обратить должного внимания на те странные жалобы капитана. Постоянное половое возбуждение, эрекция, навязчивые мысли… Ратушняк принял эти симптомы за последствия стресса, а на самом деле там мог назревать инсульт. Если это так и если инсульт спровоцировали таблетки, прописанные им капитану, то не сносить ему головы.
Ратушняку повезло. Строго следуя регламенту обследований, ему удалось выяснить, что навязчивое состояние Кольского была именно навязчивым состоянием и ничем иным. Оно было вызвано психическим расстройством, а не физическим недугом. Никаких инсультов, опухолей или иной органической патологии мозга выявлено не было. Комплексный анализ крови, в том числе биохимический, также не показал никаких изменений.
Кольского проконсультировал штатный психолог крейсера, была назначена седативная терапия. Однако, несмотря на все это, капитану с каждым днем становилось все хуже. Он замкнулся в себе, на контакт шел неохотно, причем это касалось как медицинского персонала, так и экипажа. Ни с кем из офицерского состава МЗК «Прорыв» Кольский общаться не желал. На все вопросы коллег отвечал односложно, а в беседах с медперсоналом и вовсе молчал. Было трудно добиться от капитана сколь бы то ни было важной информации — что при сборе анамнеза врачами, что при общении с ним командиров всех боевых частей. Капитана словно накрыла тотальная апатия. Он целыми днями просто лежал в своей палате и тупо пялился в потолок, при этом с физиологической точки зрения оставаясь абсолютно здоровым.