Последний контакт 3 (СИ)

Не добившись от своего правительства вразумительных действий, Синак и Мирская начали свою подпольную деятельность. Однако вскоре стало предельно ясно: ни одно из государств-участников новой гонки вооружений не заинтересовано в обнародовании данных о ваэррах. Синака начали прижимать как свои, так и чужие разведки. Дошло до прямых угроз Дарье Мирской и семье Реджи. Именно тогда они и решили покинуть эту планету, заручившись поддержкой одного крупного криминального синдиката, руководитель которого разделял их взгляды. К тому моменту информация о ваэррах еще не была известна широкому кругу лиц и представляла собой сведения под грифом «совершенно секретно». Владели этой информацией лишь главы самых крупных стран. Разумеется, в столь сложном и запутанном мире эта информация быстро нашла как продавцов, так и покупателей. Носителей столь важных сведений — Синака и Мирскую — быстро слили в сеть теневого глобалнета, где ими мгновенно заинтересовались лица, готовые вывалить за подробности о ваэррах кругленькую сумму. Остальной же мир был проинформирован лишь о наличии далеко за пределами Солнечной системы некоего космического тела, на изучение которого не поскупились раскошелиться ведущие космические державы мира. Информация, к слову, была проглочена подконтрольными правительству СМИ как рядовая и не вызвала ровным счетом никакой реакции у широкой аудитории.

О том, как именно Реджи связался с синдикатом, промышлявшим в теневом глобалнете практически всем незаконным бизнесом, начиная от проституции и заканчивая наркоторговлей, Синаку вспоминать не хотелось. Связался и связался, кому теперь какое дело, как именно он это сделал? Главным было другое — руководитель этой могущественной организации (в узких кругах его знали под псевдонимом Испанец) оказался прозорливее, чем лидеры всех стран мира, вместе взятых. Он первым понял, какую опасность представляют для его планеты, а стало быть, и для его бизнеса ваэрры, и сам предложил Реджи свою помощь. Правда, после этого Испанец так же легко от своего покровительства и отказался, сдав Синака с потрохами российским спецслужбам.

О судьбе же Дарьи Мирской Реджи ничего не знал с самого своего ареста. Буквально за час до задержания их предупредили о готовящейся провокации, и они с Мирской разделились. В итоге российские спецслужбы задержали и вернули Синака на родину, а про Мирскую — даже не спросили.

Реджи тогда очень надеялся, что Дарье удалось ускользнуть, ему это казалось очень важным. Сейчас же это имя не имело для него уже ровным счетом никакого значения, как, впрочем, и те события пятилетней давности. Лишь изредка воспаленный разум Синака неожиданно генерировал волны возмущения. Видимо, где-то в закоулках разума его подсознательное видело нестыковки — мозг ученого замечал их на автомате. И эти нестыковки не могли не свербеть в голове Синака острой занозой. Почему его слили, а Мирскую младшую спасли? Почему люди Испанца предупредили их заранее об облаве, если имели своей целью сдать с потрохами? Наконец, где сейчас Дарья и чем она занимается?

Параллельно с этими вопросами Синака интересовал еще один, а именно: почему его не посадили в тюрьму как предателя родины? Почему до сих пор не устранили как свидетеля некомпетентности высшего руководства? Зачем его держат тут, на госдачах, за семью замками, в тепле и уюте? Неужели о нем попросту забыли? Или же Синак о чем-то не знает и еще нужен государству? Если так, то для чего?

Лицо Реджи вновь озарила блаженная улыбка. Сейчас ему думалось особенно вкусно. Мысли текли плавно и свободно, словно широкая сибирская река жарким летом. Синак давно заметил, что сильное алкогольное опьянение на время, лишь на короткий миг позволяет его сознанию вырваться из цепких лап массового психоза, охватившего всю планету. В такие моменты ему казалось, что он по-прежнему хозяин своей воли, что он способен контролировать свои мысли, может думать и мыслить рационально, взвешивать факты, подвергать их анализу и делать далеко идущие выводы. Проблема была в ином: после бурной попойки было трудно вспомнить о тех самых выводах, к которым Синаку удавалось прийти в этом алкогольном угаре. Реджи даже посещала мысль о том, что все его умозаключения, всё, о чем он думает на пьяную лавочку, может быть еще большим бредом, нежели его трезвые невеселые размышления. Вполне могло статься, что на самом деле ничего рационального в его проспиртованном мозгу уже не могло родиться по определению. Может, так оно и было, а может, и нет. Наверняка Реджи знал лишь одно — так погибать было куда приятнее, нежели на трезвую голову.