Последний континент

– Я отлично помню: казначей двигался именно в этом направлении…

Комком красной грязи художник раскрасил сложную кривую, и возникло – с таким видом, словно было тут всегда, – существо с телом гигантского кролика, хвостом ящерицы, а мордой и ее выражением весьма смахивающее на верблюда. Волшебники столпились у скалы как раз в тот момент, когда существо чесало за ухом.

– А это что такое?

– Может, крыса? – предположил заведующий кафедрой беспредметных изысканий.

– Слушайте, казначей, похоже, нашел кого-то из местных… – Оставляя в песке глубокие следы, декан приблизился к художнику. Тот смотрел на волшебников, разинув рот. – Доброе утро, дружище. Как это называется?

Художник проследил взглядом за указующим перстом.

– Кенгуру? – уточнил он. Шепотом, едва слышно, но земля при этом содрогнулась.

– А, кенгуру!

– Из сказанного вовсе не следует, что существо именно так и называется, – встрял Думминг. – Не исключено, что в переводе на наш язык это означает «Не знаю».

– А с чего бы ему не знать, как оно называется? – возразил декан. – С виду он вполне дикий. Очень загорелый. Испытывает недостаток штанов. Сразу понятно, такой просто обязан знать, как называются представители местного животного мира.

– Он его нарисовал, – подал голос казначей.

– Неужели? Некоторые из этих диких парней – отличные художники.

– А он случайно не Ринсвинд? – уточнил Чудакулли, который редко утруждал себя запоминанием лиц. – Да, вижу, он несколько смугловат, но, с другой стороны, за несколько месяцев под таким солнцем кто угодно зажарится.

Остальные волшебники сразу сгрудились в кучку и принялись озираться по сторонам в поисках признаков мобильной четырехугольности.

– Но у него же нет шляпы, – указал Думминг.

Волшебники облегченно выдохнули и расслабились.

Некоторое время декан рассматривал каменную стену.

– Для наивного искусства очень неплохо, – похвалил он. – Весьма интересные… линии.

Казначей кивнул. С его точки зрения, рисунки были живыми. Может, они и представляли собой так называемую «живопись кусочками цветной земли по камню», но это не мешало им быть столь же живыми, как только что ускакавший по своим делам кенгуру.

Теперь старик рисовал змею. Длинную изогнутую линию.

– Я как-то видел дворец из тех, что строили в своих джунглях тецуманы, – произнес, не отводя глаз от рисунка, декан. – Во всем здании ни грамма известки, а камни так подогнаны друг к другу, что даже ножик не вставишь. Ха, наверное, эти камни – единственное место, куда тецуманы не совали свои ножи, – добавил он. – Странные все-таки были люди. Крупные специалисты в оптовых человеческих жертвоприношениях и какао. Довольно своеобразная, на мой взгляд, комбинация. Сначала угробить пятьдесят тысяч человек, а потом расслабиться за чашечкой горячего шоколада. Прошу прощения, что несколько отошел от темы, просто я когда-то увлекался Тецуманской империей…

Даже Чудакулли опешил, когда декан вдруг взял из руки художника растрепанную на конце веточку и осторожно несколько раз прикоснулся ею к вертикальной каменной поверхности.

– По точке на каждый глаз, – улыбнулся декан, возвращая «кисть».

Художник тоже ему улыбнулся. Точнее, показал зубы. Как и многих других обитателей всевозможных астральных миров, волшебники ставили его в тупик. Их ничем не прошибаемая самоуверенность не имела пределов. Самим своим видом они словно бы говорили: о, то, что мы здесь, это нормально, это правильно, но, пожалуйста, не надо так из-за нас суетиться, занимайтесь, чем занимались, а мы тут пока побродим… А еще у волшебников был такой вид, словно они вот-вот вытащат из кармана классные журналы и примутся расставлять оценки.

За спиной у декана змея, извиваясь, уползла прочь.

– Никто ничего странного не чувствует? – осведомился профессор современного руносложения. – У меня покалывает в пальцах. Где-то поблизости только что творилось волшебство.

Декан поднял с земли почерневшую от огня палочку и выцарапал на камне корявую линию. У художника от такой наглости даже челюсть отвисла.

– Мне кажется, он оскорбился, – произнес Думминг.

– Ерунда! Хороший художник всегда готов учиться у своих старших товарищей, – возразил декан. – Что любопытно: судя по всему, у местных жителей начисто отсутствует представление о перспективе…

«Потому что всякая перспектива – ложь, – подумал (или воспринял чью-то мысль) казначей. – Если я знаю, что пруд круглый, с какой стати мне рисовать овал? Я нарисую его круглым, потому что это правда. Разве моя кисть должна лгать тебе только потому, что мои глаза солгали мне?»

Мысль прозвучала довольно сердито.

– А что ты там рисуешь, декан? – поинтересовался главный философ.

– А ты что, сам не видишь? Птицу, разумеется.

«Но птица должна летать, – произнес голос в голове у казначея. – Где же крылья?»

– Эта птица стоит на земле. И крылья не видны, – произнес декан. И тут же осознал, что ответил на вопрос, который никто не задавал. – Проклятье! Знаете, рисовать на камне труднее, чем может показаться…