Последний Лель

— Ну… только это было мы к вечеру с их-высок расположились, слышу — в дверь кто-то скубется… Их-высок обернулся с походной кровати, будит меня разутой ногой, а я спал возле на полу, на шинели, побледнел и заорал во всю глотку:

«Кто там, в рас-пруды-на-туды-твою вас?..»

А из-за двери кто-то чужим голоском, инда и мне стало страшно.

«Это я, — говорит, — господин капитан… пришел доложиться по случаю приезда!»

«Какого приезда?.. — кричит их-высок. — Кто там еще может приехать?..»

«Да я, — говорит, — я!»

«Да кто там за «я», в рас-пруды-на-туды?»

«Да я же, — говорит, — навряд-поручик Зайцев».

Их-высок так и подернуло, привстал он с кровати, смотрит на меня и вроде как сказать ничего не находит, а мы как раз перед этим приходом говорили о Миколае Митриче, потому что в этот день было в приказе: пропал!

А мы и того не знаем, — перебил Иван Палыч.

— Как же… по приказу он исключен… как без вести… и в чин произведен!

— Семен Семеныч, что-то больно нескладно выходит!

— Да ж я же не знаю, как там решило начальство… только в тот самый вечер их-высок как раз мне и говорил, что Миколай Митрич вовсе не без вести, а просто учесал к немцам и теперь у них служит шпионом…

— Ну, городи! Вроде как что-то не больно…

— Их-высок так говорил… Это, говорит, так уже беспременно верно, потому что все на это похоже… Ну, значит, каково же было его удивленье, когда сам Миколай Митрич пришел, да еще преставляться по случаю производства.

«Входите, — кричит их-высок, — господин навряд-офицер, я к вашим услугам!» — а сам за стакан да за шашку, в одной руке стакан, а в другой — шашка:

— Ну, думаю, да-а-а!

Дверь потихонечку отворилась — и Миколай Митрич… в натуральном виде… Чуть малость выпимши.

Сенька опять прикурил у Ивана Палыча и посмотрел на всех исподлобья. Мы подвинулись ближе, а у Сеньки складка у рта совсем подобралась и в глаза уткнулись три желтых морщинки.

— Да рази Миколай Митрич вернулся?.. — спрашивает Пенкин.

— Выходит, что да, хотя опосля того вечера он мне не попадался… так что, пожалуй, я даже толком не знаю, потому уж больно в тот вечер мы были все трое сизо!

— Скоро-ти обернул, — протянул Иван Палыч.

— Ну так и вот… входит, значит, их благородье, их-высок разинули рот, я, братцы, потому уж больно не ждали, тоже малость подобрался, — что дальше будет?

Он молчит, и мы молчим!

«Здравия желаю, господин капитан, — говорит Миколай Митрич, чуть шатаясь, а руки по швам, — здравия, — говорит, — желаю!»

«Нет… не-ет, — закричал их-высок, — вы скажите сначала, навряд-офицер, живой вы сейчас… али мертвый?..»

«Что вы, господин капитан?.. Как же так можно… я, можно сказать, преставляться!..»

«Извольте, — говорит, — по всей дисциплине мне отвечать: живой али мертвый? С того света аль с этого изволите прибыть?..»

«Что вы, — отвечает Миколай Митрич. Видно, что тоже не в себе, в глазах словно дым, губы трясутся, и подбородок дергается, — что вы, — говорит, — господин капитан, разве на том свете есть штабс-капитаны?..»

«То есть как это так, господин навряд-офицер? Вы изволите… что… смеяться надо мной?» — еще пуще закричит их-высок и — за шашку. Я сзади за кончик держусь, думаю, отсадит руку — отсадит, а драться не дам.

«Никак нет, — говорит спокойно Миколай Митрич, — и не думал даже, не капитаны, а… штабс-капитаны. — Достал из кармана бутылку и на четыре звездочки капитану показал, взял табуретку, сел и говорит: — Как вам известно, у капитана погон чистый, а у штабс-капитана четыре звезды! Да-с! Налей-ка нам, Семен Семеныч!»

Ну, думаю, пронесло! Их-высок даже выронил шашку и тоже сел.

Налил я им по стакану, себе чашку под столом набурлыкал, смотрят они друг на друга пронзительно, и, вижу, в руках стаканы дрожат.

«Я, — говорит Миколай Митрич, — больше вас, господин капитан, не боюсь. Мне теперь ничего не страшно, окромя во… воды!»

«Ну, мне это, — отвечает их-высок, — это только приятно… я трусов да мертвецов терпеть не могу!»

«Тогда за ваше здоровье», — обрадовался Миколай Митрич и потянулся чокаться, не донес стакана и так его пропустил в один дух, что их-высок свой оставил и «Здорово! — говорит. — Гдей-то вы так расхрабрели?»

«Долго рассказывать, господин капитан… Давайте, — говорит Миколай Митрич, — поговорим лучше о чем-нибудь таком душеполезном… Я ведь знаю, что вы совсем не такой солдафон! Ведь вы в семинарии были…»

«Да, — говорит их-высок, — метил в попы, а оказался, как видите, лоцман!»

«Очень, — говорит Миколай Митрич, — даже приятно… Вот… вот… Как вы, — говорит, — полагаете, господин капитан, есть у нас теперь бог или остались одни только черти?..»

Их-высок как вскочит и — за шашку, а Миколай Митрич ни в чем, только малость привстал на табуретке…

«Ага, — закричал их-высок, — черти?.. Черти? Ага, я знаю теперь, кто вы такой!.. Что, есть бог, господин навряд-офицер?..»

«Прах! Прах, унесенный буйным ветром! Смерть, господин капитан! Смерть — бог над нами!..»

«Я так и думал, так и думал, — шепчет мне капитан, — так и думал, слышишь, что говорит?»