Последний наказ

— Вот уж спасибо тебе. Без еды русский человек долго сдюжит, а без бани…

Ратибор поклонился в пояс. Вообше-то не положено так-то, ну да для твердолобого боярина лесть — первое лекарство.

— А опосля баньки милости прошу за стол — совсем подобрел воевода — Да на дорожку велю вам собрать чего повкуснее. Ты ведь небось госпожу свою всю дорогу медвежиной сушёной потчевал?

* * *

— Наддай!

Отрок, навязанный Ратибору в услужение, плеснул из ковшика. Каменка с шипением истогла остро пахнущую струю пара с хлебным духом. Хорошо!

— А ну не жалей мяса, парень! Лупи, ровно смерда за недоимку!

Отрок старался вовсю, но Ратибору всё казалось — гладит.

— Э-э, дай-ка сюда, малый — витязь отобрал веник — ты, я гляжу, сроду с мамкой в баню ходил.

…Покуда молодая княгиня отдыхала в боярском тереме, отвечая на массу глупых, но вполне понятных расспросов, слушая ахи и охи, Ратибор успел недорого столкнуть татарских коников какому-то купчику-выжиге. Витязь усмехнулся — надо же, мошна с начала путешествия не только не поистратилась, но даже окрепла. Если так и дальше пойдёт… Дорога до Новгорода ещё долгая, не разбогатеть бы чрезмерно, а то злато-серебро — вешь тяжёлая.

— Слышь, Микита, наддай-ка ещё!

Витязь парился, с остервенением хлестал себя веником, будто выколачивая мороз, кажется, вьевшийся в самые кости за эти дни.

Всё будет хорошо. Небось врёт поганый. Великий князь владимирский Георгий собирает под свои знамёна могучую рать. И наверное, идут с юга полки стольного града Киева, Чернигова и всех земель окрестных. И цела, нетронута сила Господина Великого Новгорода со Псковым. Ещё чуть — и ударят на поганых со всех сторон. Не выйдут они из необьятных лесов Руси.

Надежда — это последнее, что остаётся у человека, даже когда всё остальное уже отняли. И Ратибор яростно хлестал себя, выколачивая ледяной холод, вьевшийся в душу.

Окончив париться, Ратибор некоторое время сидел в предбаннике, отдыхая в прохладе. Не спеша оделся, обулся, подпоясался.

… Он сразу понял — случилось непоправимое.

— Ну?…

— Дурная весть, витязь. Не соврал татарский гонец.

Воевода торжокский был мрачен, как туча.

— Рать татарская на подходе. Мои люди видели — поганые прут сюда, числом немеряны. Так что не позже, нежели завтра обложат нас. Одна надёжа, что выручит нас Господин Великий Новгород. Слышно, и рать уж собрали, ждут только полочан со плесковичами[7].

Значит, не врал проклятый татарин.

Говорят, надежда умирает последней. Но каково тому, чья надежда умирает многократно?

* * *

Огонь снова начал было слабеть, и Ратибор подбросил ещё несколько поленьев.

Молодая княгиня как-то странно глядела на него. Огромные глаза отражали пляшущее пламя, и в мерцании их невозможно было отгадать…

— Один ты у меня и остался, Вышатич.

Это было сказано так просто, что у витязя зашевелились волосы. Живые люди так не говорят.

— Не хорони допреж времени…

— Нет, Вышатич. Хватит уже… Да и сердце не ноет более.

— Здорова ты больно, вот и не ноет — попытался грубоватой шуткой сбить настрой Ратибор.

— Непраздная я.

И снова это было сказано не так, как это обычно делают женщины, без волнительного смущения и естественной женской гордости. Молодая княгиня просто сообщала факт.

— Князь-то знал?

— Знал. Потому и хотел так меня сплавить в Новагород. Я ведь без того с ним бы осталась, хоть как.

Витязь давно усвоил нехитрое правило: когда нечего сказать — молчи. Всяко лучше будет. Он опять осторожно взял её руки в свои ладони. Но княгиня мягко перехватила его ладонь, поднесла к лицу и прижалась щекой.

— У Владко мово руки такие же были…

Ратибор трудно сглотнул.

А молодая княгиня уже неспешно развязывала тесёмки дорожного плаща. Витязь заворожённо смотрел, как спадают дорожные одеяния.

— Ты чего… — и не узнать своего голоса.