Быть может, Эльф был прав: в этот момент следовало отдавать приказы, а не подчиняться им. Ранкстрайл заметил, что благодаря Йоршу, благодаря своему желанию не изменить его наставлениям и любой ценой сдержать данное ему обещание он вплоть до настоящего момента вел себя как равный принцу Эрику — и как равный был признан. Ранкстрайл был командиром единственной армии, находившейся в распоряжении города, и эта армия не подчинялась никому, кроме него.
Капитан взял слово:
— Город все еще в опасности. Сначала мы должны освободить равнину. Сегодня ночью мы очистим Цитадель и завтра на рассвете выйдем за стены города разбираться с оставшимися бандами. Почините оружие и шлемы, если их есть чем чинить. Соберите здесь на рассвете всех мужчин, способных сражаться, чтобы мы могли оценить свои силы и решить, что делать.
Юный аристократ кивнул. Он не возмутился, не оскорбился, наоборот, его лицо и лица его лучников просветлели от облегчения.
Наконец-то кто-то знал, что делать.
Ранкстрайл был совершенно спокоен, как во время игры в кости с Лизентрайлем. Ему предстояло организовать контратаку и освободить свою землю от орков.
Это не казалось невозможным. Впервые в жизни им не пришлось бы подбирать обломанные стрелы, чтобы было чем стрелять в противника. Впервые в его распоряжении были отряды оружейников, кузнецов и плотников, перед которыми стояла одна-единственная задача — облегчить ему жизнь. Учитывая потери, которые понесли орки, и добровольцев, которых капитан собирал вокруг себя, быть может, впервые в жизни его противник не был в сотни раз сильнее, а всего лишь немного превосходил его войско по численности.
— Мы должны атаковать, — повторил он. — Мы атакуем на рассвете, когда они меньше всего этого ожидают.
— Но, господин, — воскликнул двоюродный брат принца Эрика, не скрывая иронии, с которой он растягивал слово «господин», — это немыслимо — атаковать без предупреждения! Настоящая армия всегда заявляет о нападении, предварительно уведомляя противника о своих намерениях и выстраивая войска.
Принц Эрик был готов испепелить его взглядом.
Ранкстрайл даже бровью не повел.
— До того как взойдет солнце, — невозмутимо продолжил он, — я выйду из города и отправлюсь на равнину, где торчат еще на кольях головы мужчин, женщин и детей. До восхода солнца я уничтожу тех, кто веселился, пытая и убивая их, издеваясь над ними. До того как завтра взойдет луна, я освобожу всю равнину. Крестьяне будут твердо знать, что никто и никогда больше не посмеет разрушить их дома и их жизнь. Если для этого мне придется пролить кровь моих солдат, то меня это не остановит, а уж тем, что осталось от вашей чести, я пожертвую в первую очередь.
— Господин, — злобно запротестовал Паолк, — я считал, что мы сражаемся на войне, дабы показать нашу отвагу и завоевать славу.
— Вас неверно осведомили. У войны слишком много других задач, чтобы отвлекаться на такие мелочи, как слава собственного имени. Наша задача на войне — остановить орков, потому что эти орки радуются возможности душить, обезглавливать и истреблять, эти орки убивают детей и веселятся при этом. Каждое мгновение, когда мы не сражаемся с орками и не уничтожаем их, становится преступлением, а мы становимся сообщниками тех, кого мы могли бы остановить, но не остановили. Наша задача на войне — освободить пастбища, где вновь смогут пастись коровы и где никто не будет больше грабить и убивать пастухов. Наша задача на войне — это сражаться за то, чтобы у крестьян было что выращивать и была для этого земля. Город окружен орками — эпоха вежливости и любезности осталась позади. Мы не сражаемся за нашу честь. Из всех существующих в этом мире занятий война — наименее почетное. Честь состоит в том, что мы сражаемся и погибаем только ради того, чтобы война закончилась и никогда больше не начиналась. Честь — это понимание, когда нужно вести войну и когда нужно остановиться, если войну можно прекратить. Завтра мы выйдем и победим. Наша армия атакует отряды орков на севере, чтобы освободить деревни и фермы на рисовых полях. Мы уведем их жителей за стены города: фермы слишком трудно защищать, да и после того, как поля будут залиты водой, любая работа на них станет невозможной. Весь скот и птица, до последней курицы, должны оказаться под защитой крепостных стен до вечера, потом мы откроем шлюзы и изолируем город. Все плотники должны немедленно взяться за работу: ворота Внешнего кольца должны быть восстановлены до завтрашнего дня…
— Но это невозможно… — запротестовал было кто-то в толпе.