Последний падишах

Вой твоей черной собаки — как укол в душу. Пес болеет несколько дней и, наверное, уже не выживет; брать его с собой в таком состоянии — смысла нет. Лечили разными средствами — не помогает; и у бедняги теперь такое же страдающее выражение глаз, как у тебя. Но для него скитания закончились…

По-воровски, испуганно, вы отправляетесь в аэропорт. Везде тишина: загадочное пугающее безмолвие. Панамцы, когда узнали о вашем отъезде, пытались отговаривать, но твое упорство оказалось сильнее, и они, по видимости, смирились. Но кто знает, что они готовят за сценой? Ни грана доверия к ним у тебя нет — ни к их обещаниям, ни к договорам с ними. Одно ты знаешь: остаться здесь — значит навлечь на себя еще более горькую судьбу, чем любая, что может ждать вас в Египте. Арендованный самолет готов, и дай Бог, чтобы пьяный генерал лежал в своем гамаке и вообще не узнал бы о вашем отлете…

Увидев самолет, ты чувствуешь, что последние силы тебя оставили. Сам взойти по трапу ты не можешь, и тебя почти втаскивают в самолетный отсек, где ты и сидишь, в жару и лихорадке, в кресле на колесах.

Глава двадцатая

— Ваше Величество, ваше состояние скоро улучшится, и мы все прекрасно проведем время в Александрии.

Ты с трудом понимаешь, кому принадлежит голос. Это жена президента Египта. Как бы показать ей, что ты услышал. С трудом ты прикрываешь веки. Эта женщина и ее муж так добры к тебе, ты их вечный должник. Ты надеешься, что она заметила движение век. И слышишь, как она спокойно говорит шахине:

— Мужайся, не показывай своих чувств! Он понимает все, что происходит вокруг.

А голос французского врача словно доносится с расстояния в тысячи миль. Он тихо говорит медсестре с локонами, как силки для птиц:

— Бесполезно!

И сквозь щели между веками ты видишь руку, которая кладет тебе под подушку небольшой Коран. И слышишь, как бывший зять негромко шепчет тебе:

— Сейчас у вас шоковое состояние, но вскоре все наладится.

А твой голос доносится как из камер далеких политических тюрем:

— Вы не понимаете… Я же умираю…

Вдруг ты открываешь глаза, отчего все изумляются и радуются. Словно ты — странник, вернувшийся после многолетнего путешествия. Ты улыбаешься младшей дочери. И она улыбается тебе; она такая же, как всегда: словно в каком-то сне.

Ты — чтобы лучше видеть посетителей — просишь шахиню подложить тебе подушек под спину. Все счастливы и ведут себя так, словно ты полностью выздоровел и уже нет причин для беспокойства. И впрямь удивительно, что ты, едва придя в сознание, чувствуешь себя лучше обычного. Как будто вернулись все ушедшие силы… Но нет; это лишь затишье перед бурей — краткий миг, когда организм сжигает еще оставшуюся в нем толику энергии. Словно последняя вспышка пламени перед тем, как оно погаснет навсегда. Ты хорошо знаешь, что ощущение приближающейся смерти снимает у умирающего с глаз все завесы, позволяя видеть то, что обычно остается незримым. Это последний подарок судьбы: ты сейчас знаешь все, что произойдет в оставшееся тебе время жизни.