Последний порог

— Вчера, если вы помните, у меня был старый Траксель, — продолжал Пустаи. — Я считаю его очень порядочным человеком, но ведь не секрет, что у него порой бывают завихрения. Он сообщил мне, что намерен взять больничный, вроде бы у него расширение вен. Конечно, его отсутствие отрицательно скажется на работе мастерской да и болезнь его подозрительна. Вы знаете, что саботаж может выражаться в различных формах. Можно саботировать и с помощью болезни. Чтобы оградить нас от подобных случаев, я, учитывая профиль нашего завода, попросил одного знакомого врача обследовать Тракселя, так как его словам я не очень-то верю.

Шкультети одобрил действия Пустаи, более того, сказал, что будет очень хорошо, если и дальше старика до полного выздоровления будет лечить военный врач, то есть Андреа Бернат, а он распорядится, чтобы страховая касса полностью оплатила ему все больничные.

В тот же день Шкультети послал донесение начальнику второго отдела генштаба, в котором, не жалея красноречия, с похвалой отозвался о патриотизме и бдительности Миклоша Пустаи, а заводской страховой кассе приказал оплатить бюллетень Тракселя. Через несколько дней он не без радости узнал о том, что здоровье шутника Меньуша Тракселя благодаря стараниям врача значительно улучшилось.

Профессор Эккер и его секретарша (Эрика по документам числилась таковой) десятого марта прибыли в Будапешт в соответствии с немецко-венгерским соглашением по вопросам культуры. Хильда Эльмер уже несколько дней находилась там. На вокзале их встретил штурмбанфюрер СС Феликс Вебер. Как и Эккер, он был в гражданском.

Вебер сердечно поприветствовал профессора и Эрику. Он был единственным человеком, который знал о подлинном характере их отношений. Он проводил гостей до автомашины. Профессор поинтересовался, что будет с их багажом, и штурмбанфюрер заверил его: Шульце уже получил на этот счет необходимые указания.

Эккеру отвели удобную пятикомнатную виллу в так называемом немецком квартале на Холме Роз. Слева от виллы располагались служебные помещения и теплый гараж, в котором сейчас хозяйничал оберштурмфюрер Пауль Шульце, двадцати семи лет. Это был высокий широкоплечий молодой человек, с багровым, испещренным мелкими оспинками лицом, с красновато-рыжими волосами, такими же усами и короткой бородкой. Вообще-то он числился адъютантом, но в данное время исполнял обязанности шофера и телохранителя, одновременно присматривая за Хильдой, которая жила в помещении для прислуги.

Эккер с удовлетворением осмотрел виллу. Особенно ему понравился кабинет, из окон которого открывался великолепный вид на Пашаретскую долину с множеством вилл и цветущих деревьев, а чуть левее голубела лента Дуная. В окнах домов на Пештской стороне отражался багровый свет заката, профессору он напомнил закат в Сахаре.

— Эрика! — громко позвал он. — Посмотри-ка, я тебе правду говорил.

От неожиданности девушка восторженно воскликнула:

— Очень красиво! Восхитительно!..

Вебер стоял позади и радовался, что сумел доставить профессору удовольствие. Он наблюдал за выражением их лиц, переводя взгляд с профессора на девушку, и вдруг понял, что она очень красива. Он любил женщин, и сейчас ему стало по-настоящему жаль, что эта девушка принадлежит профессору, а следовательно, на нее наложено табу. Однако взгляд его продолжал ощупывать ее ладную фигурку — стройную шею, небольшую, но красивую грудь, крутые бедра. «Да, очень жаль...». — подумал он.

Эккер достал из кармана платок, аккуратно промокнул им едва заметные капельки пота, выступившие на лбу и щеках.

— Спасибо, Феликс, — промолвил он. — Меня тронула твоя забота, сынок.

Вебер со своими людьми уже две недели находился в Венгрии в качестве руководителя Немецкого института в Будапеште. Даже Эрика не догадывалась о том, что на самом деле он офицер гестапо.

Вечером после ужина, прежде чем удалиться в отведенную ей комнату, она по-дружески попрощалась с Вебером. Затем она поставила на маленький столик рюмки и несколько бутылок с напитками — профессор перед сном любил выпить рюмочку-другую коньяку, особенно если был не один.

Эккер на несколько секунд задержал руку девушки в своей руке и сказал:

— Венгры, моя дорогая, как и вообще все народы, переселившиеся в свое время с Востока, верят в приметы, которых у них превеликое множество. Вот, например, одна: гость, прежде чем отправится спать, должен посмотреть на потолок, увидеть все его четыре угла, и тогда его сон сбудется. Разумеется, это действует только в первую ночь. — Он поцеловал девушку в лоб, несмотря на присутствие Вебера: — Спокойной ночи, дорогая. — Он с любовью посмотрел вслед удалявшейся Эрике, а затем перевел взгляд на часы. Было начало десятого. — Ну что ж, Феликс, посмотрим, что же мы имеем. — Он вынул из кармана блокнот в кожаном переплете. — Думаю, что вы не проводили время в пустых мечтаниях. К слову, донесения оказались полезными. Скажите, дорогой Феликс, — профессор заглянул в блокнот, — вы лично видели то письмо?