Последний Рюрикович

— Я ведь совсем не то имел в виду, почтеннейшая. Коли останется какая деньга, хотел я сказать, так мне ее отдавать вовсе не надо. Купите на нее детишкам своим сластей али еще чего. Дарящий сдачу брать не должен, — назидательно заметил он, — ибо сие глаголет о скупости в дарении и внушает одаренному мысль…

— А что с батяней моим? — перебил затейливую речь иезуита небольшого роста русоволосый мальчик с карими, влажными от слез глазами, еще задыхаясь от быстрого бега.

— А вот и Никитушка наш прибег, — обрадовалась попадья, и круглое, как блин, бабье лицо ее поначалу расползлось в улыбке, но тут же она вспомнила, по какому печальному поводу его вызвали, и опять посерьезнела, начав даже слегка всхлипывать носом. Так, на всякий случай.

— Ну-ну! — прикрикнул на нее иезуит. — Не хватало только воплей бабьих. — И, наклонившись к мальчику и внимательно разглядывая его, насколько мог, участливо сказал: — Болен он тяжко. Тебя хочет видеть. Просил передать, чтобы ты не плакал, — добавил он, видя, как начало медленно кривиться лицо мальчика от еле сдерживаемых рыданий.

— «Он уже большой, сынок мой. Плакать неча, я вскорости выздоровею, токмо повидать его шибко хотца», — прямо на ходу сочинил иезуит речь от имени заболевшего Митрича, легонько развернул мальца за плечи к двери и подтолкнул его в спину. — Там мой конь привязанный стоит. Влезай наперед седла, а я сейчас мигом. — И, обратившись к попадье, предупредил:

— Ни о чем не болтать в деревне, особливо о… заболевшем, дабы не сглазить. Я, возможно, заберу его надолго, поскольку, ежели Митричу здесь не получшеет, придется везти к московским лекарям. Ну а Никитка тогда, стало быть, поедет с нами. Молитесь за его здоровье. Вот вам, — он вынул еще одну монетку, но на этот раз гораздо меньшую, всего копейку, — на свечи.

— Ахи, батюшка-боярин, — рухнула женщина в ноги иезуиту, но того в избе уже не было.

Легко неся двойную ношу, аргамак уже миновал околицу и летел по дороге в сторону Углича, разбрасывая далеко в стороны своими суховато-поджарыми ногами комья грязи.

— Отец рек тебе, что я царев лекарь? — строго допытывался во время путешествия Симон.

— Сказал один раз, — робко ответил мальчик.

— А ты знаешь, что он во дворце лежит в болести своей? — вновь последовал вопрос. — И что туда пускать разных чужих не велено.

— А как же мы? — мальчик умоляюще посмотрел на иезуита.

— Я пройду один, а тебя придется на время засунуть в мешок. Но ты не бойся. До дворца доскачем, я тебя взвалю на плечо, занесу в царские покои и положу на лавку. Ты жди и молчи — после я всех выгоню из палаты, кто там будет, и тогда сразу развяжу мешок.

— А батяня мой где? — спросил ничего не понявший, но опасающийся переспрашивать Никитка.

— Когда я тебя выпущу из мешка, то и отведу к отцу. Он лежит там рядом, в соседней горнице. Все понял? — Мальчик согласно кивнул.

— Значит, ни шороха, ни звука, — еще раз строго предупредил иезуит, — пока я не развяжу мешок. Иначе отца тебе не видать. — И, остановив коня, он спрыгнул на землю.

Дорога была пуста, ничто не мешало осуществлению замысла. Симон вытащил хороший добротный мешок из дорожной сумы. Иезуит приготовил его на всякий случай. Вдруг Ивашка все-таки неизвестно с чего испугается и побоится поездки во дворец. Вот он и пригодился. Вся процедура заняла не больше двух минут. Аккуратно поместив мешок с Никиткой на коня, иезуит, понуждая аргамака идти более спокойным шагом, продолжил путь ко дворцу, еле видному в последних лучах заходящего солнца.

Однако, не доезжая до него, Симон почему-то резко повернул на другую дорогу, ведущую к церкви Преображения Спасова. Там его уже ждали две темные фигуры.

— Заждались ужо, — прохрипел Михайла Нагой. От него, как всегда, разило винным перегаром в смеси с острым запахом чеснока.

— Почто долго-то так? — поддержал недовольство брата Григорий.

— Дабы затемно все учинить, — пояснил иезуит, передавая поводья и взваливая мешок на плечи. — Царевич-то здесь?

— Тута, — отозвался Григорий. — Прямо во гробе лежит.

— С ним как?

— Дышит уж больно тихо. Вовсе не слыхать. Да и бледен весь, будто и вправду преставился.

— Ничего страшного, — успокоил его иезуит. — Одежду царскую взяли?

— Тута она, в узле. Чтоб не отыскал кто ненароком, мы ему в изголовье поклали.

— Это кто ж отыскать может? — Иезуит остановился в церковных дверях. — Нешто еще кто есть в церкви-то?

— Мы токмо, да еще сторож Максим Кузнецов, как ты и наказывал. А про отыскать — это я так токмо, из опаски лишней, — смущенно пояснил Григорий.

— Опаска лишней не бывает, — кивнул иезуит и поощрил дядю царевича улыбкой. — Очень правильно сделал. Теперь поспешить нам надо, дабы все сделать успеть и еще отвезти царевича в безопасное место.

Со своими палаческими трудами он и Максим справились на редкость быстро. Глядя на ловкость и сноровку Кузнецова, можно было бы решить, что он всю жизнь только тем и занимался, что резал детей.