Последний рыцарь (СИ)

— Мы у врат Правдина. Большая часть 616-й линейной армии уже перебралась на эту сторону и зачищает окрестности. Петрара полностью уничтожена, однако спасены тысячи ополченцев и их семей, сумевших спрятаться или защититься. Оценив тактику противника, я выдвинул гипотезу, что «стая» наиболее эффективна в карательных операциях, а для боя используются одурманенные солдаты и гули.

— А ноосфера?

— Гипотетически, стимуляция центра агрессии мешает внушению. Пока данная теория не обоснована, однако имеется значительная доказательная база. Как телепатия связана с агрессией — не ясно. Возможно, доминанта блокирует любой контроль сверху. В настоящий момент информация доведена до командования.

— Хельмут уже тут?

— Нет. Он остался на Правдине. Требует немедленно явиться для личного отчёта. Временно вы лишены должностей и полномочий, за исключением тех, что подразумевает ваш приказ.

— И всё же одно дело я сделаю.

Сняв погоны, которые не имеет права носить сейчас. Сняв все медали с парадной формы. Сняв ленты и таблички. Он надел чёрный мундир с красным нутром. Медленно. Тяжело. Болезненно. Не без помощи машины. Отправился проститься с той, которая так неожиданно оставила его. Боль уже не была такой острой. Такой горячей, жалящей. Но все ещё оставалась свежей. Когда-нибудь останется болезненный шрам, а пока на его месте зияет рана, каждое прикосновение к которой несёт страдание. Как всё резко опостылело! Как мир резко краски потерял! Печаль. Печаль.

Так как полномочия его аннулированы, Оклайн по-дружески попросил Отто передать тело. Тот не отказал, однако на прощании не появился — ему своих людей хоронить надо. Будить Сидеру не стали. Пусть отдыхает. Они с Раеккой никогда не были закадычными подругами, да и не хотелось никого привлекать. Обряд должно свершать в одиночестве.

Обмазав горючим маслом холодную, бледную Райну, Эмбар запер её в пустом шлюзе. Закрыл глаза. Долго-долго стоял без движения. Молился ли? Вряд ли. Боги не отвечали на призывы раньше, есть ли смысл обращаться к ним теперь? Теребя рубиновое ожерелье — последний подарок, посмертный подарок, он обращался к ней. Тихо. Неслышно шевелил губами, произнося то, что так и не успел. А потом нажал на кнопку.

Вспыхнуло яркое пламя. Полминуты — остался горячий прах. Нежно собрав его в небольшую урну, Эмбар долго сидел над ней. Долго. А потом обмотал красным атласом и поставил в мягкий ящик в небольшой мастерской. Он похоронит её там, на Астракарне. Туда, где она ни разу ни была, но куда хотела попасть. Так пусть же последнее желание исполнится. Потом. Потом. Он вернётся туда. Рано или поздно. А она подождёт. Она умела ждать.

Опустошённый, разбитый и обессиливший, Эмбар вышел на перрон. Шум лагеря не отвлекал его от печальных мыслей. Глянув в последний раз на ночной, мрачный силуэт некогда прекрасного, а ныне выгоревшего Зеркального города, он сел на поезд.

Просвистел гудок. Щёлкнули тормоза. Состав тронулся с места в портал. Небольшое свечение во время перехода — квантовая граница — и вот, без последствий, они перенеслись в туманность Омега, на сотни световых лет, за одну секунду.

Эшелон вылетел напротив контрольной башни. Вольно поприветствовал коллегу, разгоняющегося навстречу, и ринулся вперёд.

Правдин — типичная метрополия Союза. Небеса вечно закрыты слоем непроглядных слоистых облаков дыма и химикатов. До самого горизонта, на сколько хватает глаз, — песок, песок, песок, изредка прерываемый стеклянными холмами или торчащими обугленными костями из барханов руинами. Тут нет жизни. Даже бактерий. Атмосфера токсична настолько, насколько возможно — краска с керамики сходит за один короткий дождик. На каждом поезде, на жёлтых аварийных метках всегда есть потёртости и царапины — следы падения крохотных капель кислоты.

Несмотря на пустынность, тут весьма прохладно. Геотермальной активности нет: буровые галереи на огромной глубине переводят жар ядра планеты, заставляющий двигаться континенты, землю трястись, а вулканы извергаться, в энергию для тысяч фабрик и заводов, что не останавливаются ни на миг. Отсюда их не видно — жизнь человека за пределами городских стен коротка, в зависимости от запаса воздуха и удачи не получить пробоину, напоровшись на старый кусок керамики или не подорвавшись на брошенном снаряде.

Сколько сокрыто под жадными серыми песками, не знает никто. Иногда они расходятся, обнажая давно умерших солдат или бежавших преступников, остовы обугленной техники или брошенные колониальные купола, которых уж нет ни на одной карте. А потом снова смыкаются, заглатывая излишне любопытных. Делать в пустошах нечего. Разве что умереть.