Заремба занял его место и, слушая кастеляншу, окидывал рассеянным взглядом комнату, изредка взглядывая украдкой на ее лицо, еще красивое, несмотря на годы, матово-белое, словно окаменевшее и ставшее мрамором. Лишь полные, сочные губы резко выделялись на нем, как рана, сочащаяся свежей кровью, и черные глаза с тяжелыми веками и ресницами, напоминавшими крылья ласточки, сверкали лучистым светом. Она была одета в черный пеньюар, застегнутый до шеи, прекрасно обрисовывавший ее худощавую, очень изящную фигуру. Седые, гладко причесанные волосы оттеняли ее невысокий лоб величавой короной. На ней не было ни одного драгоценного камня.
Она говорила тихим, слабым, приятным голосом, полным удивительных модуляций, неожиданных кадансов и курьезных французско-польских оборотов. Из слов ее струилась меланхолическая грусть, словно приятный аромат вянущих цветов, но в каждой фразе она обнаруживала живое остроумие и глубокое знание и дела, и людей. Заремба поражался этим, находя ее совсем непохожей на ту, какой он ее себе воображал с детства, и слушал ее со все возрастающим вниманием и нескрываемым удовольствием. Заметив случайно миниатюру короля, стоящую рядом на пузатой шифоньерке, он перенес испытующий взгляд на кастеляншу.
Она почувствовала значительность этого взгляда, ибо какая-то тень скользнула по ее бледному лицу, затрепетали тревожно ресницы, как ласточкины крылья, надо лбом нависло облако, а по губам пробежала улыбка не то внезапно разбуженной тоски, не то скорби, не то горькой жалости.
- Несчастный! - вздохнула она, указывая на миниатюру.
Он не ответил, не решался обидеть ее чем-нибудь, она же, точно не помня того, что только что сказала, стала жаловаться на польское варварство, падение духовных интересов, разврат, полное отсутствие благородных стремлений, особенно же подчеркивая слишком свободные нравы женщин и продажность мужчин. Говорила умно, сдержанно, как человек, разбирающийся в государственных делах, но с нежностью чуткого сердца, преисполненного заботы о будущем родины и народа. Этим она нравилась ему, и он с восторгом целовал ее прелестные, почти прозрачные руки. Освежив себя духами из золотого флакона, она проговорила тихим голосом:
- Я знаю о ваших намерениях, пусть бог благословит вас. Спасайте родину и этого злополучного короля, пока еще время, спасайте! - Голос ее оборвался, сдавленный слезами, брызнувшими тонкой жемчужной ниткой.
Заремба, не веря собственным ушам, сидел в безмолвном изумлении.
- Никто как бог! - крикнул вдруг попугай.
Север оглянулся и, встретившись с блестящими глазами монаха, сделал беспокойное движение.
- Это испанец. Он не понимает ни слова по-польски, - успокоила его кастелянша. - Не доверяйся только ни в чем ни кастеляну, ни Изе, предостерегла она его многозначительно. - Я знаю, что ты всей душой отдался делу спасения родины, и, если бы мой Стась был в таком же возрасте, я отдала бы его без единого стона: пусть идет, куда призывает всех честных долг и честь. Вчера вечером был у меня отец с князем Каролем и гетманом...
- Воевода! Князь "Пане Коханку"? И гетман Браницкий? - повторил он с изумлением имена давно умерших.
- Да, - подтвердила она спокойным, простосердечным голосом. - Они посещают меня иногда. Вчера отец велел мне содействовать благополучному исходу ваших планов. Денег на руках у меня нет, много моих средств вложено в банки Прота Потоцкого, а остальные в руках у кастеляна. Но у меня есть еще мои бриллианты и другие драгоценности, пускай они сослужат свою службу против врагов, - вынула она из шифоньерки туго набитый мешочек из зеленой замши, тщательно завязанный и запечатанный. - Я собиралась послать в Ченстохов, - улыбнулась она, высыпая себе на колени целый каскад застывших радужных брызг. - Капостас сумеет их хорошо продать, - перебирала она их кончиками пальцев с плохо скрываемым удовольствием.
- В этой разноцветной застывшей росе были кольца в старинной оправе, нитки жемчуга, серьги, браслеты, усыпанные каменьями, застежки, пуговицы от кунтушей, эполеты, резные печати из рубинов, высокие золотые гребни, унизанные жемчугом, цепочки, флаконы для духов, долбленные из кораллов и аметистов. Было и много неоправленных каменьев. Немалое богатство заключалось в этой кучке золота и самоцветов, сверкавших чудесными красками.
- Не купит ли граф Мошинский? Он любит драгоценности, - проговорила она тихо, ссыпая их обратно в мешочек. - Все это пустые, детские игрушки. Как порадуется отец, когда я расскажу ему об этом, - прибавила она, вручая ему мешочек.
Изумление Севера начинало граничить с испугом. Он смотрел на нее с беспокойством, но она сидела, как и раньше, спокойная, красивая, в полном уме и с застывшим в углах губ страданием.
Шутка это или игра больного воображения?
- Заглядывай ко мне, - проговорила она с кроткой улыбкой. - Я тебе всегда буду рада. Возьми эти драгоценности и спрячь.
Заремба с глубоким удовлетворением спрятал драгоценности по карманам, но был так смущен и взволнован всем происшедшим, что вышел из комнаты шатаясь, словно пьяный.