Последний сейм Речи Посполитой

— Хватит ли у меня вооружения для такой борьбы! И потом, чересчур уж высокие хоромы...

— Полная мошна заполняет самые глубокие пропасти. «Фараон» легче уравнивает сословия, чем десятки социальных учений! Что это за история произошла в Мерече?

— Ты слыхал? — отвел Север глаза. — Подробностей не знаю! — ответил он, удивленный вопросом.

— Дорогой мой, как у тебя повязан на шее галстук. Если бы увидел Анквич или Нарбут, ты был бы скомпрометирован и объявлен санкюлотом.

— Я не придаю значения мнениям этих щеголей. Ты видал камергершу?

— Она не приезжала, справляет, вероятно, дома траур по Зубову. — Воина не представлял себе, как эти слова кольнули Севера. — Ты не замечал, в каких нежных отношениях кастелян с Цициановым? Это обращает на себя внимание, и по этому поводу строятся разные догадки.

— Я в немилости у кастеляна и вижу его только издали.

— Пойдешь к Анквичу? Сыграем вместе, в компанию...

— Когда-нибудь попрошу тебя ввести меня туда. Кстати, — наклонился Заремба к его уху, — если услышишь что-нибудь интересное насчет истории в Мерече, запомни и расскажи мне. Прошу тебя хранить ее в тайне и сам ручаюсь тебе в этом, — доверился он его честности.

— Я сразу понял, что ты близок к этому делу. Хорошо. Как раз у Анквича больше, чем где бы то ни было, смогу узнать, — пообещал он, протягивая руку, так как к ним подошла величественной походкой пани подкоморша со своим неразлучным негритенком.

— Смотри, чтобы дети не были в черно-белую клетку или в полоску, — бросил Воина со смехом.

Солнце уже закатилось, на небе стояло пурпурное зарево, что предвещало назавтра жару и ветер. Сумерки стлались уже по земле, когда они уехали домой. Заремба торопил с отъездом в надежде, что уже застанет там Кацпера. Его еще не было, но ждал подкоморшу главный управляющий ее имениями, расположенными в австрийском кордоне, Седлецкий, худощавый тщедушный шляхтич с редкой бороденкой, в очках. Одет он был в польский костюм, сдержан был в речи, и в глазах его светились честность и ум. Пани подкоморша заперлась с ним в конторе, предоставив Зарембе выслушивать ехидные замечания княжны, анекдоты Рустейки и визги домашнего зверинца. Заремба терпел все это, поглощенный тщетным ожиданием, и еще остался на ужин. Ужин прошел довольно весело благодаря Седлецкому, который оказался человеком со светскими манерами и обширным образованием, полученным в Краковской академии. Превратности суровой судьбы оставили его без состояния, одарив взамен более полным пониманием жизни, остроумием и кроткой примиренностью со своей долей. Он рассказывал о потешных приключения� галичан с австрийскими чиновниками, особенно о том, как поступал с ними известный воеводский сын, Гоздский. При этом он совсем не проявлял почтения к австрийским властям, однако собственных убеждений не раскрыл, несмотря на наводящие расспросы Зарембы. Ровно в десять Рустейко проводил его спать, так как он без передышки отмахал всю дорогу от Кракова. Встал и Заремба, чтобы уйти. Пани подкоморша не отпустила его и, проводив в контору, указала на разложенные книги.

— Смилуйтесь и помогите! Куда мне, бедной женщине, справиться с такими цифрами! Обкрадывают меня, обманывают и, наверное, доведут до сумы, потому что некому заступиться за несчастную вдову, — плакалась она.

Но когда он, против воли, засел за проверку, она помогала ему с большим уменьем, обнаруживая незаурядный ум и прекрасное понимание экономики. Кончил Заремба с первыми петухами, найдя все в порядке, до единого гроша. Она поблагодарила его с чувством и достоинством, скромно жалуясь только на свое неумение управлять большим состоянием.

Заремба был так утомлен приключениями предыдущих ночи и дня, что отдал Мацюсю вожжи, а сам задремал, несмотря на рытвины и ухабы, на которых подскакивала его коляска. Не заметил даже усиленных караулов и патрулей, слонявшихся по городу. Дома его ждало уже приглашение к Дзялынскому, и, как только прозвонили в монастыре к заутрене, ему пришлось поспешить во дворец Огинских. Дзялынский ждал его уже там вместе с Ясинским и Косинским, «военным комиссаром» Прозора. Дзялынский усадил их за составление инструкций для разъезжающихся депутатов относительно заготовки припасов и людей, сборных пунктов и вооружения крестьян. Отдельно составлялись списки усадеб владельцев, преданных делу, в разных местностях, где были расположены неприятельские войска, списки почтовых линий и проезжих путей. Все предполагали восстание в начале сентября. Генеральный план восстания составлял Костюшко в Лейпциге совместно с Потоцким, Коллонтаем, Вейсенгофом и другими. Он же должен был назначить день и место начала восстания.