– Это то, что побуждает нас к действию. Здесь причина всех наших поступков. Сэмюэл Финчер назвал эту точку «Последним секретом».
Моряк, довольный произведенным впечатлением, вытаскивает из кармана и раскуривает пенковую трубку.
– Сильнее этого нет ничего на свете. Деньги, наркотики, секс – ничтожные ввиду своей косвенности потуги возбудить это местечко.
Все набрали в рот воды и мысленно оценивают значение услышанного.
– Вы хотите сказать, что все, что бы ни мы делали, преследует единственную цель – стимулировать эту зону? – спрашивает Лукреция Немрод.
– Мы едим для стимуляции MFB. Мы говорим, ходим, живем, дышим, занимаемся предпринимательством и любовью, воюем, совершаем хорошие и плохие поступки, размножаемся только ради электрического стимула в этой зоне. «Последний секрет». Это наше наиболее глубинное, наиболее жизненное программирование. Без него мы ко всему утратили бы вкус и умерли бы от тоски.
Молчание. Все смотрят на остатки бараньих мозгов в тарелках. В головах участников разговора происходит мгновенное осознание головокружительной важности сделанного Джеймсом Олдсом открытия.
– Как вышло, что такое исследование осталось незамеченным? – спрашивает Жером, теребя усы.
– Вы представляете себе последствия его огласки?
Умберто кладет трубку и подзывает официанта, чтобы попросить стручкового перца. Обработав перцем кусок хлеба, он торопливо его глотает. От этого он багровеет, с трудом дышит, гримасничает.
– Теперь я не почувствую вкуса других блюд… Понимаете? Прямое стимулирование «Последнего секрета» подавляет любую другую деятельность. Как я сказал, подопытные животные забывали все жизненно важные потребности: еду, сон, размножение. Это абсолютный наркотик. Это как слепящий свет, из-за которого любой другой свет меркнет.
Он отрезает ножом кусочек хлеба и долго его жует, чтобы потушить пожар у себя внутри.
– Понимаю, – задумчиво произносит Исидор. – Если перефразировать Парацельса, то «немного стимулирования возбуждает, много вызывает экстаз, избыток убивает». При распространении практики стимулирования «Последнего секрета» все наши нынешние проблемы с героином, крэком и кокаином показались бы детской игрой.
Нейрохирург, жалея о своей опрометчивости, просит воды, но и ее мало, чтобы прийти в себя после перца.
– Джеймс Олдс, надо отдать ему должное, понял, какие последствия будут у его открытия. К нему потянулись бы руки мафий всего мира, оно понадобилось бы всем неудачникам планеты, стоило бы им только о нем прослышать. Все они превратились бы в рабов этого чувства. Олдс разглядел общество будущего, в котором человечество было бы готово все отдать за этот пряник. Диктаторы могли бы вить из нас веревки. Олдс еще в 1954 году понял, что открытие «Последнего секрета» чревато отмиранием человеческой воли.
Никто уже не ест. Лукреция представляет мир, все жители которого имеют на затылке электрический штепсель и помышляют только о новой дозе тока.
Он неуклюже возился со штепселем вольтметра, желая снова его включить. Ольга, опомнившись, схватила шприц, наполнила анестезирующим средством и всадила ему в ягодицу. Финчер почувствовал, как по жилам растекается покой, но сохранил бойкость и не выронил шнур.
Другие санитары тоже воткнули в него иглы. Он пытался стряхнуть эти дротики, но тщетно. Он был подобен взбешенному быку, окруженному мечущими бандерильи пикадорами.
– ЕЩЕ! – взревел он.
Успокоительное сделало свое дело. Доктор Сэмюэл Финчер растянулся на полу. Вся русская медицинская бригада пребывала в шоке. Он тоже.
Еще водички, чтобы унять обожженные вкусовые сосочки.
– Невероятно, – выговаривает Жером Бержерак.
– Ошеломляюще, – добавляет Лукреция.
– Кошмар, – заключает Исидор.
Капитан Умберто по-прежнему потеет от перечного заряда.
– Джеймс Олдс не пожелал выяснить, как может быть использовано его открытие. Он поспешил от него отречься, уничтожил сделанное, собрал людей, с которыми работал, и взял с них обещание никогда не возвращаться к экспериментам с «Последним секретом».
– И они согласились?
– Джеймс Олдс описал им вероятное будущее своего изобретения. Никакой ученый не желает гибели человечества, спасибо встроенной системе сохранения вида. Она спрятана в глубине нашего рептильного мозга и восходит к первобытному, животному прошлому. Когда мы еще были рыбами, она уже существовала. Она имелась даже у нас одноклеточных…
Официант подает цыпленка, утопленного в провансальском соусе. Голова птицы запечена в тесте, туловище обложено овощами, и все это в свете идущей дискуссии имеет патетичный вид. К блюду никто не прикасается.