Последний сезон

Это обещало стать волнующе забавным развлечением, к взаимному удовлетворению. Когда они закончили это любовное упражнение, оба уже едва дышали, она пленилась этим удовольствием, припомнив то почти невинное запретное развлечение, когда она, раскинув ноги в седле, мчалась через пустоши и высокие холмы, хотя ей говорили, что в ее солидном возрасте негоже носиться по поместьям дедушки как сорванцу. Она вспоминала и сравнивала, чувствуя, что Эдмунд теперь пресытился. Он подтянул к себе ее совсем расслабленное тело, заботливо обнял и довольно вздохнул. Итак, она только что отыскала в себе ту дикарку Кейт Элстоун и отныне всегда будет находить себя в объятиях своего возлюбленного. Она с чувством зашептала признания, уткнувшись в эти руки, словно уговаривала его и себя, что пора расставаться, хотя обоим даже думать о том невыносимо, но заря уже высветлила небо.

— Так зачем, милая Кейт? — спросил Эдмунд.

— Никак иначе я не смогла бы объяснить мои чувства, вы должны были поверить моему телу и душе, Эдмунд. — Она вспоминала вчерашний вечер и ту минуту, когда ей стало понятно: надо идти к нему. Надо доказать, что она любит его страстно и безрассудно, и напрасно так долго отрицала и душила свои инстинкты, все ее чувства стремятся к нему.

— Я мог поверить вам и на слово, — заметил он, неотрывно глядя на нее, словно не веря в то, что она не мираж, не милая греза, которая вот-вот покинет его и растает в утренней дымке.

— Однажды вы могли засомневаться в нас, отрешиться от нашего вроде как выгодного брака, от вашей безумно страстной жены и задуматься: что, если бы… Если бы вы, галантный дуралей, не бросились спасать меня в тот вечер от капризного одиночества? Смогла бы я или вы связать себя на всю жизнь, распорядившись своим «Я люблю вас» в ущерб нашим восторгам в супружеской постели? Продумав все эти возможности, я поняла, что люблю вас телом и душой, Эдмунд, и мне обязательно надо было дать вам понять, что именно вы желанны и нужны мне, а без вас я останусь лишь тенью женщины на этой земле. Как только я осознала, кем мы приходимся друг другу, разве могла не прийти к вам? Ведь вы для меня — все.

— О, Кейт, любимая, вы унижаете меня. С тех пор как я впервые заметил вас, у меня скопилось столько слов для вас, что Шахерезада может позавидовать. Когда вы явились в бальную залу, все остальное показалось черно-белой гравюрой в сравнении с вашим живописным жизнерадостным ликом, и до боли в сердце захотелось быть с вами.

— Знаю, я такая идиотка, — укорила она себя.

— Идиотка, зато моя, — тепло улыбнулся он.

— Еще бы, зато вы — мой.

— Я — ваш, и точка, или же ваш приближенный идиот?

— Оба варианта, — насмешливо отбивалась она от его советов выбираться из кровати, но он уже поднялся. Занимался день, пора расставаться.

— Не хочу уходить от вас, Эдмунд. — Искреннее сожаление читалось в ее глазах, она чувствовала — ее тело разительно изменилось за эту ночь взаимной любви, каждый дюйм говорил, что она теперь взрослая любимая женщина. Она потянулась, зевнула и посмотрела в его глаза сонным чувственным взглядом.

— Придется. Даже не знаю, в каком мешке вытаскивать вас отсюда, чтобы никто не понял, что вы находились здесь глухой ночью. — И он нацелился насмешливо шлепнуть ее по ягодицам.

Кейт провокационно повела округлостями, неохотно подняв невесомую сорочку, надела ее, подрагивая от трепетания шелковой паутинки на изгибах тела и чувствительной груди, и скрыла свою почтительно освоенную ниву от голодного взгляда завоевателя.

— Слишком поздно, Эдмунд, — не устыдилась она. — Я вчера не кралась сюда, как тать в ночи. Я вошла через парадное, затем имела содержательную беседу с вашим дворецким относительно декора помещений и будущего обустройства домовладения, он невозмутимо провел меня в верхние покои и сообщил, что все слуги привыкли рано ложиться и поздно вставать.

— Вот старый проныра, — сказал Эдмунд, не зная, возблагодарить или выбранить достойнейшего Лоусона за лукавство и явное укрывательство скандального поведения со стороны незамужней леди и его заведомо не поставленного в известность хозяина, к глубочайшему восторгу последнего. — Пора отправить его на пенсию.

— Такой слуга отправится сам куда и когда ему будет угодно. Этот великий мошенник напоминает мне своими выдержанными манерами наш питомник, который после подсечки невозмутимо пускает ростки по весне, и мне чрезвычайно нравится это постоянство.

— Надеюсь, все не настолько драматично, — пошутил он, и ее сердце вдохновенно подпрыгнуло — наконец-то Эдмунд смог запросто держаться с ней. — Ну что ж, — продолжал он, — нам остается разве что воспользоваться его помощью, когда придется готовить себе обеды и подметать полы. Как только остальные слуги пронюхают, в каком скандальном семействе им отныне придется жить, они немедленно разбегутся в более приличные дома, — бодро заключил он.

— Эдмунд, я никогда уже не смогу вернуться к той холодной вежливости в общении с вами, даже ради нашего личного покоя и ваших святых домочадцев, так что не просите меня о том, пожалуйста.