Последний штрих к портрету

– Владимир Николаевич, я готова все вам рассказать, потому что скрывать мне абсолютно нечего. Так же, впрочем, как и Аглае Тихоновне. Видите ли, информация, которой я готова поделиться, может оказаться важной для вашего расследования. А может, полной чепухой, которой я только займу ваше время. Поэтому для того, чтобы я приняла решение, стоит ли мне вас отвлекать…

– Екатерина, давайте вы оставите мне оценку информации, которая у вас есть. Расскажите мне все, что вам известно, а дальше я уже сам решу, стоящие ваши новости или нет. Хорошо?

– Да, но…

– Давайте встретимся сегодня, скажем, часа через два. Вы сейчас в театре?

– Да, у нас сегодня репетиция, но через два часа я уже освобожусь. Вы придете в театр?

– Нет, давайте встретимся у входа и прогуляемся. Вчера вы отказали мне в прогулке, поэтому сегодня я с удовольствием совмещу приятное с полезным.

– Хорошо, – решительно сказала Катя. – Я буду ждать вас у служебного входа через два с половиной часа. Но я очень прошу вас на один мой вопрос ответить прямо сейчас. Поверьте, для меня это очень важно, а никакой тайны следствия эта информация точно не составляет.

– Давайте, попробую.

– Владимир Николаевич, у убитой Антонины Демидовой что-нибудь пропало?

Он помолчал, видимо, оценивая ее вопрос.

– Боюсь, не совсем понимаю, что вы имеете в виду. Вы считаете, что у потерпевшей с собой могло быть что-то ценное?

– Нет-нет. Я не имею в виду ничего особенного. Мне важно знать, ограбили ли ее перед тем, как убить. Отобрали кошелек, может быть, сережки вынули из ушей. Я не очень представляю, какие ценности могли быть при себе у семидесятилетней женщины, но могли ли ее убить из-за попытки ограбления?

Ее собеседник снова помолчал, Катя заволновалась, что он не станет отвечать, но Бекетов вздохнул и коротко хмыкнул.

– Не думаю, что раскрою оперативную информацию, потому что внучка жертвы может рассказать вам все то же самое. Нет, Демидову не пытались ограбить. Конечно, особых ценностей у нее при себе действительно не было, но сумка осталась стоять на скамейке рядом с ней, а там был кошелек, пусть и с небольшой суммой, но все-таки с деньгами, а также телефон, хотя и простенький. Сережки в ушах и обручальное кольцо также остались на ней, так же, как и золотые часы.

– Золотые часы? – Катя внезапно представила тонкую элегантную руку Аглаи Тихоновны, запястье которой охватывали тоненькие золотые часики, видно, что довольно старые. Она не снимала их никогда, так же, как и камею, пристегнутую под горлом.

– Ну да. Так что это не было ограблением, Екатерина. Это было предумышленное убийство, поэтому мне действительно очень важно все, что вы сможете рассказать, ну и эта пожилая дама – ваша знакомая, тоже.

– Предумышленное убийство? – прошептала Катя, чувствуя, как у нее холодеет кожа головы у самых корней волос. – Простите, Владимир Николаевич, я просила ответ на один вопрос, но сейчас задам второй. А как именно ее убили?

– Довольно необычно. За все годы своей работы, признаться, я не часто с таким сталкивался. Ее убили шилом, Екатерина. Подошли со спины, когда она сидела на лавочке, и ударили. Прямо в сердце.

Гримерная поплыла у Екатерины перед глазами, она почувствовала тошноту и металлический привкус во рту, предвестник неминуемой рвоты, но усилием воли взяла себя в руки.

– Я жду вас через час, Владимир Николаевич, – сказала она дрожащим голосом. – Потому что теперь я более чем уверена – Аглае Тихоновне угрожает опасность. И вы должны ее спасти. Поймите, по большому счету, у нее никого нет. Никого, кого бы всерьез волновала ее судьба. И я не допущу, чтобы с ней что-то случилось.

* * *

1969 год, Большой Невер

«Пойми, по большому счету, у тебя никого нет. Никого, кого бы всерьез волновала твоя судьба». Эти слова, сказанные Иринкой три дня назад, бились у Глаши в голове всю дорогу от Магадана до Якутска. На «трассе», именно так называли дорогу «Колыма» местные, она была впервые. И все 1872 километра, которые они с Иринкой провели в кузове разбитого грузовика, накрытые несколькими одеялами и все равно продрогшие до костей, Глаша мучилась сомнениями по поводу того, правильно ли она поступила, все-таки решившись отправиться в Москву вместе с подругой.

Похороны родителей и бабушки Глаша помнила смутно, как будто провела последние десять дней в бреду. Руководство области организовало и провело эти похороны по высшему разряду, отдав дань уважения Тихону Колокольцеву, но судьба его дочери, по большому счету, никого не интересовала.

– Ты что собиралась дальше делать, Аглая? – спросил у нее первый секретарь обкома, подойдя попрощаться после поминок.

– В Москву ехать, поступать в медицинский институт, – ответила она.

– А у тебя там кто-то есть, в Москве?

– Да, бабушкина сестра и ее семья, они меня ждут.

– Тогда поезжай, Аглая, что тебе тут одной делать?