Последний сон разума

– А что делать мне, если оно окажется дном какого-нибудь ручья? С моим огнем?.. Женщины по-другому устроены, нежели мужчины…

– Через девять месяцев вы родите ребенка, и весь ваш огонь пойдет на него… Это не та причина, по которой стоит волноваться.

– А мой муж станет генералом? – вдруг спросила Василиса Никоновна.

Семен опешил от такого вопроса и ответил с внезапной страстью, что прапорщик Зубов никогда не станет генералом, более того, он не дослужится и до капитана, а ждет его совершенно другая карьера.

– Какая? – удивилась Василиса Никоновна.

– Он станет священником в маленьком армянском городе.

– Я не поеду в Армению! – вскричала женщина.

– Нужно следовать за мужем!

– Да?

– Да! – твердо ответил человек-дерево.

– Но если вы такого мнения…

– Да, я такого мнения.

Василиса Никоновна открыла сумочку, вытащила из нее горсть чего-то и бросила на землю, к самым корням нового русского пророка.

– Что это? – вскрикнул от неожиданности Семен.

– Вы не волнуйтесь! Это хлебные крошки! Хорошо, когда возле хлебного дерева курлыкают голуби.

– Здесь нет голубей! – удивился человек-дерево. – Здесь Ботанический сад!

– Жаль, – развела руками женщина и пошла своей дорогой, совершенно удовлетворенная.

А еще Семена посетил бывший и.о. начальника военного госпиталя, бывший ассистент недавно скончавшегося профессора. И.о. оглянулся на Василису Никоновну и подумал, что внешность этой женщины ему знакома, но где и когда он мог видеть ее – ничего этого врач припомнить не мог.

– Мне обязательно верить в Бога, чтобы разговаривать с вами?

– Совсем нет.

– Сколько у меня есть времени? – поинтересовался медик.

– Смотря о чем вы хотите спросить.

Бывший и.о. задумался на мгновение, а потом спросил с важным выражением лица:

– Будет ли война?

Семен удивился:

– В какой перспективе вы ставите вопрос?

– В ближайшей, естественно.

Человек-дерево задумался и ответил, что война будет, но она случится вдалеке от важных русских городов и будет столь краткосрочна, а жертвы в ней будут столь малы, что только одна-две газеты про нее напишут, да и то – заметки.

– Вот и я думаю, что война должна случиться! – с героическим запалом произнес и.о.

– Вам в ней нечего будет делать. Боевые действия продлятся всего три минуты.

– Ха-ха! В современных условиях трех минут будет достаточно, чтобы уничтожить половину планеты! Я-то знаю, я – военный врач!

– В войне погибнут три человека. Так что успокойтесь!

– С чьей стороны будут потери?

– С обеих. Погибнут двое русских.

– Значит, мы войну проиграем… – медик задумался. – Как вам удается перерабатывать земельные соки? Ведь вы же человек!

– Это неподконтрольно мне, – ответил Семен. Видно, что вопрос был ему не совсем приятен.

– Значит, есть то, что вам не удается контролировать?

– Мне многое недоступно.

– Это радует, что вы столь критичны по отношению к себе. – Бывший и.о. потер ладони, словно они у него замерзли. – А кто, простите великодушно, позволил вам говорить людям то, в чем никто не может быть уверен?! Вы программируете людей! И не удивительно, если с ними случится то, что вы беретесь предсказывать! Я буду непременно ходатайствовать, чтобы вам запретили эту практику!

– Я – не практикую!

Семена позабавил такой напор незнакомого человека и странная злоба, черпающаяся неизвестно из каких сокровищниц организма. А потому он сказал, чтобы умерить ее:

– Вы же в сущности добрый человек! Если бы ваша мать, когда вам было двенадцать лет, не дала вам пощечину во дворе на глазах друзей и девочки, которая вам нравилась, то, вероятно, вы бы выросли в прекрасного человека. А медик вы и так превосходный! Так что, когда выйдете из сада, то посмотрите на небо, вдохните поглубже воздуха и улыбнитесь всему миру! И произойдет чудо! Вы зацветете заново!.. И сходите на могилу к нянечке Петровне, ведь она столько лет проработала в вашем госпитале!

– А что, разве она умерла? – вздернулся и.о.

– Несколько дней назад.

Бывший и.о. вдруг сел на землю, взял в руки свою голову и заплакал. Он заплакал так горько, что Михалыч, дежуривший неподалеку, удивился глубине такого переживания. Еще садовник подумал, что так плакать могут только от чужого горя, совсем не от сообщения о близкой смерти самого плакальщика – в таких случаях обычно льют слезки тихо и обреченно. Этот же рыдал в голос, открыв рот настежь, словно ворота!

А слезы-то как брызжут! – подивился Михалыч. – Как из шланга дырявого!

Семен не мешал и.о., пока тот выплачется. Он даже не охнул, когда на плечах треснула рубаха, показывая в прорехе образование из коры.

Наконец, всхлипывания медика прекратились. Он встал на ноги, посмотрел по сторонам, как будто пьяный, и пошел неровно прочь.

– Чего это он? – полюбопытствовал Михалыч. – Как баба какая!

– Нарыв прорвался, – объяснил Семен. – Зрел, зрел всю жизнь, а теперь вот прорвался. А мог и не прорваться вовсе!

– Ты всяк нарыв прорвешь! – полизоблюдствовал садовник. – Водички подлить? – Он услужливо поднял тяжелую лейку и приблизился к человеку-дереву.

– Знаешь, Михалыч, как бывает интересно! – вдруг сказал Семен.

– Нет, не знаю, – ответствовал старик, обильно поливая говорящее дерево.