Последний Совершенный Лангедока

Епископ ещё долго убеждал меня в своей правоте, но вдруг прервал импровизированную проповедь и спросил:

– По-моему, ты совсем не слушаешь меня, Павел. Скажи, о чём твои мысли?

– Я думаю о том, что делать дальше. Книгу мы нашли, но ведь это только часть дела. Я должен вернуть её константинопольской общине

Де Кастр нахмурился, его тонкие бледные губы сжались в нить.

– Ты не можешь увезти Книгу!

– Не могу? Почему?

– Да разве ты не понимаешь? Книга – часть Триады, она хранит нашу общину, а вместе с ней и весь Лангедок. Это же совершенно ясно! Святая Книга явила свою волю, уничтожив Монфора. Если бы не она, Тулуза была бы захвачена, и неисчислимые бедствия обрушились на страну.

– Пусть так. Но теперь-то Монфор мёртв, а крестоносцы отступили от Тулузы, опасность миновала.

– Кто знает, кто знает… Вряд ли французы так просто откажутся от лакомого куска. Гибель Монфора дарует нам передышку, но не избавляет от опасности. Без Книги нам не выстоять. А если к ней прибавится и Копьё, олицетворение силы, зло будет уничтожено навсегда.

Слова де Кастра не понравились мне. Во-первых, потому что никакое зло нельзя изжить окончательно, а, во-вторых, потому что предвидение Никиты оправдалось. Получив в руки величайшее сокровище, епископ общины Лангедока не желал расставаться с ним.

– Но почему вы считаете, отец мой, что Евангелие будет всё время помогать нам? – спросил я. – Святая Книга – не меч, которым можно разить врагов по своему выбору. К ней можно взывать и надеяться, что она услышит, не более того.

– Если Книга покинет Лангедок, взывать вообще будет не к чему, – живо возразил епископ.

– Пусть так но ведь мы взываем не к Книге, а к её святому создателю. Он может услышать молитву любого человека, лишь бы она была искренней, разве нет?

Де Кастр не нашёл, что ответить, и промолчал. В тот день мы больше не говорили о судьбе Книги, но между нами пролегла тень, а вскоре мы с женой покинули дом епископа. Альда не раз говорила, что нехорошо злоупотреблять чужим гостеприимством, и я понимал её – всякой женщине хочется быть хозяйкой в своём доме и вести его так, как нравится ей. В то время в Тулузе на продажу было выставлено много домов по низким ценам, и мы смогли выбрать себе жильё по вкусу и карману неподалёку от дома епископа. Нам нравилась эта часть города, и я не хотел, чтобы мои больные привыкали к другому адресу. Первый этаж, как принято в Тулузе, был каменный, а второй – деревянный. Внизу я вёл приём, там же была кухня и комната Иакова, а второй этаж был жилой. Там было всего две небольших комнаты, столовая и спальня, но большего нам и не требовалось. Альда взялась за убранство своего дома с любовью и энергией, и получилось очень уютно, хотя я привык к иному устройству жилья.

Вскоре вопрос о возвращении в Константинополь отошёл на задний план, потому что начался сезон штормов, и выходить до весны в море было чистым безумием. Я радовался полугодовой отсрочке, в течение которой ничего не нужно было предпринимать, да и уезжать мне не хотелось. Византия была разорвана на части и захвачена крестоносцами, к которым теперь я относился совершенно иначе, чем до отплытия. Что происходило в Константинополе, я не знал, вести оттуда не доходили до нас. Вполне могло случиться и так, что мы вернулись бы в страну, охваченную войной. В Лангедоке же воцарился мир. Пусть этот мир был непрочным, а будущее туманно, но всё-таки это был мир. Втайне я надеялся, что Книга примет решение за меня, и я получу некий знак, который и даст знать, что делать дальше. Вышло, однако, по-другому, и совсем не так, как рассчитывал де Кастр, я или Альда. О чём думал Иаков, я не знал. Однажды я спросил, что он намерен делать дальше.

– Ты прогоняешь меня, господин? Разве я плохо служу?

– Конечно, нет, что ты! Но ведь ты свободный человек, а не раб, и вправе распоряжаться своей судьбой.

– Так я же и распорядился, – пожал плечами гигант, – я служу тебе и госпоже.

На том разговор и закончился.

***

В последние годы жизни Филипп Август утратил интерес к делам в Лангедоке. Все его силы поглощала борьба с английским королём Иоанном Безземельным и племянником Иоанна – Оттоном, императором Священной Римской империи, поэтому дело, начатое, но не завершённое Монфором, он поручил своему старшему сыну Луи, будущему Людовику VIII, словно в насмешку получившему прозвище «Лев». Принц был ревностным католиком, но имел весьма хрупкое телосложение и был слаб здоровьем. Тем не менее, по наущению Рима этот хилый лев решил принять крест против еретиков и двинул через границы войско.

Крестоносцы Луи соединились с отрядами Амори де Монфора под Мармандом и захватили город. Пощадив воинов вместе с командиром Сантюлем, графом Астаракским (поскольку их рассчитывали обменять на пленных французов), они устроили ужасающую бойню. Людей всех сословий, мужчин, женщин и детей, раздетых донага, рубили мечами и кололи копьями. Не осталось ни молодых, ни стариков: спрятаться не удалось никому. Крови было пролито столько, что казалось, будто прошёл жуткий красный дождь. Разграбленный город был разрушен и предан огню.