Последний верблюд умер в полдень

Мы рассадили друзей Кемита по верблюдам (надо сказать, что они при этом выказали проворство, свидетельствующее об их знакомстве с этим видом транспорта) и возобновили путешествие. Походка верблюда не способствует спокойному разговору. Я решила подождать до того момента, когда останусь с Эмерсоном наедине, прежде чем перейду к неприемлемому поведению мужа и Реджинальда Фортрайта.

Впрочем, когда наконец-то удалось достичь желаемой степени уединения, верх взяли другие соображения, а после того, как они были осуществлены (к удовлетворению обеих сторон), пришлось признать, что Реджинальд Фортрайт — последнее, что нас в тот миг могло бы интересовать.

* * *

Кемит со спутниками оказались способны на всё, что он утверждал, да и на многое другое. Они не только неустанно работали, тщательно и с абсолютной точностью выполняли любую стоявшую перед ними задачу, но и — особенно Кемит — исключительно быстро обучились методам раскопок, которые мы использовали. Естественно, мы отплатили им всё возрастающими доверием и уважением (хотя, я надеюсь, читателю не следует объяснять, что мы обращались с нашими работниками с той же учтивостью, как если бы на их месте были английские слуги). Они не пользовались любовью жителей, вследствие местной замкнутости считавших даже близлежащие племена чужаками, но беды из-за этого не случилось. Люди Кемита держались в стороне от других; они построили себе несколько тукхулов поодаль от мужского лагеря и удалялись туда немедленно по окончании рабочего дня.

Мы обычно начинали работу очень рано, после одной лишь чашки чая, а затем прерывались на завтрак в середине утра. И вот на следующий день после нашего возвращения из лагеря для завтрака мне представилась возможность поговорить о мистере Фортрайте, когда Эмерсон упомянул о мистере Бадже в своей характерной грубоватой манере:

— Я случайно краем глаза заметил очень знакомую напыщенную груду жира, которая вчера болталась вокруг лагеря в компании нескольких офицеров. Ты случайно не столкнулась с ним, Пибоди?

— Так и было, — ответила я. — Нам с ним оказали честь позавтракать с генералом Рандлом. Тебя тоже приглашали, Эмерсон.

— Они не могли пригласить меня, потому что не смогли найти, — самодовольно заявил Эмерсон. — Я предполагал нечто в этом роде и потому поспешил скрыться с глаз долой. Сама видишь, Пибоди, насколько удачной оказалась моя идея. Достаточно и того, что я — гражданское лицо среди военных болванов, а если к ним добавить Баджа — это уже явно чересчур. Как обычно, хвастался и пыжился?

— В какой-то степени. Но чашу твоего терпения переполнило бы не хвастовство.

— Что же тогда? — Лицо Эмерсона потемнело. — У него хватило наглости ухаживать за тобой, Пибоди? Богом клянусь, если он посмел тебя коснуться…

— Ох, Эмерсон, перестань. Тебе пора избавиться от убеждения (хотя и очень лестного), что каждый мужчина, которого мне случается встретить, безумно влюбляется в меня. Мистеру Баджу подобное и в голову ни разу не приходило.

— Ему явно не хватает вкуса, чтобы оценить тебя, — согласился Эмерсон. — Так что же он натворил, Пибоди?

— Он был достаточно любезен, чтобы сообщить мне и офицерам следующее: сюда направляется мистер Реджинальд Фортрайт, поскольку ты пригласил его присоединиться к участию в поисках затерянного оазиса…

К счастью, Эмерсон успел выпить чай. В противном случае он бы определённо задохнулся. Я избавлю читателя от описания тех отрывистых и бессвязных выкриков, что срывались с его губ. Со свойственной ему быстротой он мгновенно решил: цель подобного заявления Баджа — выставить его объектом насмешек, и это стало главной темой жалоб. Перемежаясь с проклятиями, которые принесли Эмерсону известность на всём протяжении Нила, комментарии приобрели такую силу, что явно стали слышны далеко вокруг. Мужчины, застыв в неподвижности, уставились на него, а Кемит, ожидавший распоряжений, широко раскрыл глаза — первая эмоция, которую мне привелось увидеть на доселе бесстрастном лице.

Я предложила Эмерсону умерить голос. Он замолчал, и я продолжила:

— Когда в последний раз слышали о мистере Фортрайте, он находился в Вади-Хальфе. Я не ожидала, что молодой человек зайдёт так далеко. Он, должно быть, твёрдо настроен продолжать путешествие, согласен?

— Я не намерен заниматься пустопорожними рассуждениями относительно мотивов лиц, с которыми я едва знаком, — отрезал Эмерсон.

— Значит, ты не приглашал…

— Дьявол тебя побери, Амелия… — Эмерсон вовремя остановился. (О руководителях экспедиции создаётся плохое впечатление, если они ссорятся на глазах у людей. То же самое относится к родителям такого чада, как Рамзес.) И продолжал, понизив голос: — Я отнюдь не уговаривал мистера Фортрайта ехать в Нубию. Напротив.

— Ах, так ты беседовал с ним до того, как мы уехали из Англии!

Щёки Эмерсона приобрели симпатичный оттенок красного дерева, а ямочка на подбородке зловеще задрожала.

— А ты, Пибоди — разве ты не отправила сочувственное письмо скорбящему старику-отцу?