Последний верблюд умер в полдень

По крайней мере, люди не задерживались, чтобы поспорить о величине жалованья; они были слишком озабочены тем, как оказаться в безопасности у себя дома, прежде чем зловещие демоны тьмы выйдут из укрытия. Когда толпа рассеялась, я закрыла счётную книгу и объявила:

— Джентльмены, сегодняшний ужин будет состоять из консервов; кулинария не является деятельностью, в которой я преуспела или старалась чего-нибудь достичь.

— Мой слуга Ахмед — превосходный повар, — ответил Реджи. — Одна из причин, по которым я выбрал его. Надеюсь, вы окажете мне честь быть моими гостями на сегодняшнем ужине.

Я приняла приглашение с надлежащими выражениями признательности. После того, как Реджи удалился в свою палатку, Эмерсон кисло заметил:

— Не удивлюсь, если к ужину он явится в полном вечернем костюме. Предупреждаю, Амелия: если это произойдёт, я буду ужинать с Кемитом.

— Мистер Фортрайт захватил с собой большое количество багажа, — сказал Рамзес, усевшись со скрещёнными ногами около меня. — Кроме револьвера, он взял две винтовки и солидное количество боеприпасов, а также…

— Должно быть, намерен поохотиться, — ответила я, думая, что лучше не спрашивать Рамзеса, как он разузнал это.

— Если так, то я собираюсь решительно протестовать, — величественно произнёс Рамзес.

— Только не окажись на линии огня, как ты вечно умудряешься, — отрезала я. — Ты тратишь слишком много времени на то, чтоб совать свой нос в чужие дела, Рамзес. Поднимись и дай мне руку. Осталось ещё несколько часов дневного света, и я хочу взглянуть поближе на те небольшие груды мусора, что к югу от номера четыре. Подозреваю, что они могут оказаться остатками гробниц царских жён — ибо даже в Гуше, где женщины пользовались значительной властью, их считали возможным обделять, когда дело касалось пирамид.

Эмерсон решил присоединиться к нам, и мы провели целый час самым приятным образом — ковырялись в завалах и спорили о том, где могут располагаться погребальные камеры. Рамзес, естественно, не соглашался ни со мной, ни с отцом.

— Мы не можем предполагать, — вещал он, — что, поскольку погребальные камеры в египетских пирамидах находились в основном под надстройкой, что подобное имело место и здесь. Вспомните, как Ферлини описывал камеру, в которой он нашёл драгоценности, находящиеся в настоящее время в Берлинском музее…

— Невозможно! — провозгласила я. — Лепсиус согласен со мной, что Ферлини, очевидно, ошибся. Ведь он не был археологом…

— Но был там, — сказал Рамзес. — А герра Лепсиуса не было. И при всём моём уважении, мама…

— Ну да, — быстро вмешался Эмерсон. — Но, мой мальчик, даже если Ферлини действительно нашёл погребальную камеру в верхнем этаже одной пирамиды, это могло быть исключение из общего правила.

Его попытка компромисса потерпела крах, как, впрочем, и всегда.

— Ерунда! — воскликнула я.

— Это не аргумент, папа, прошу прощения, — поддержал Рамзес.

Дебаты продолжали бушевать всё время, пока мы возвращались к палаткам. Осмелюсь утверждать, что редко встречается семья, у членов которой имеется столько общих интересов, сколько у нас, а свобода и откровенность, с которыми мы общаемся друг с другом, только добавляет нам взаимной радости.

Я везла с собой на всякий случай одно хорошее платье — никогда не знаешь, когда суждено повстречаться с высокопоставленными особами. Это было простое вечернее платье цвета нильской воды[73] в крупный рубчик, с квадратным вырезом лифа, юбкой с воланами, розовыми шёлковыми розами вокруг воланов и короткими рукавами-буф. Предоставляя Эмерсону привилегию (которой он часто пользуется) застегнуть платье, мне удалось убедить его надеть пиджак и сменить ботинки на подходящие туфли, но от галстука он отказался наотрез, утверждая, что избрал археологию именно потому, что галстук не являлся частью официального костюма для этой профессии. Однако следует признаться: когда Эмерсон прижимает меня к себе, возникает настолько поразительное ощущение, что отсутствие данного предмета одежды не умаляет эффекта ни в малейшей степени.

Затем я отправилась на поиски Рамзеса, поскольку могла с уверенностью предположить, что он будет мыть только те свои части тела, которые на виду. Когда я в бледно-зелёных воланах тащилась по песку, морщась от гальки, давившей на тонкую подошву вечерних туфель, то чуть было не пожалела, что Эмерсон разместил палатку мальчика так далеко от наших. Причины для этого, разумеется, были весьма убедительны, и в целом преимущества намного перевешивали недостатки. (Даже в свете того, что вскоре произошло, я остаюсь при своём мнении.)

Рамзес не мыл даже те части, которые были видны. Он устроился на раскладном стульчике перед большой коробкой, служившей и столом, и конторкой. Всё вокруг было завалено бумажными листами, а сам он деловито строчил в потрёпанном блокноте, который всюду таскал с собой.

Он приветствовал меня со своей обычной изысканной вежливостью, более подходящей серьёзному старому джентльмену, нежели маленькому мальчику, и попросил дать ему ещё минуту, чтобы закончить свои записи.