Последний верблюд умер в полдень

— Да уж вижу, — сказал Эмерсон, но без того энтузиазма, которого я ожидала. — Ладно, начнём. Первый шаг — добиться беседы с Тареком. Как ты думаешь — вездесущая колонна, запелёнутая в белое, сможет отнести ему послание? Если ты убедишь её, что полностью выздоровела, мы сможем обойтись без её услуг, — добавил он, просияв от пришедшей ему в голову мысли. — Проклятая девчонка действует мне на нервы, скользя вокруг, как привидение.

* * *

Аменит дала понять, что передавать послания ниже её достоинства, но согласилась найти кого-нибудь, кто согласился бы стать гонцом. Она признала, что я больше не нуждаюсь в её медицинской помощи. Но это не возымело эффекта, на который Эмерсон (и я) надеялись: когда я сообщила — настолько тактично, насколько позволило моё по-прежнему ограниченное владение языком — что в её услугах больше нет необходимости, она сделала вид, что не понимает.

Мы сделали шаг; оставалось только ждать ответа. После обеда мы удалились для краткого отдыха, как это принято в жарких странах. И уже не впервые меня охватила жалость из-за утраты моей маленькой библиотеки. Я точно так же не могла думать о путешествии без брюк, как и без книг — дешёвых изданий в бумажной обложке, моих любимых романов и философских работ. В свободное время я предпочитала отдыхать за чтением, а бьющее через край здоровье избавляло от необходимости дополнительного сна. Книги, конечно, оказались в числе ненужных предметов роскоши, выброшенных после мятежа, устроенного нашими слугами. От нечего делать, я заснула и проспала несколько часов. Когда я проснулась, то пошла в приёмную, где увидела, как Рамзес с Эмерсоном изучают язык.

— Нет, нет, папа, — говорил Рамзес невыносимо покровительственным тоном. — «Повелеваю» — abadamu, не abadmunt.

— Ха! — отреагировал Эмерсон. — Привет, Пибоди. Ты хорошо отдохнула?

— Да, спасибо. Есть какие-нибудь вести от Тарека?

— Очевидно, нет. Я ничего не могу добиться от этой жалкой девчонки. Она извивается, что-то бурчит и убегает прочь, стоит с ней заговорить.

— И тем не менее, похоже, мы готовимся к приёму гостей, — заметила я, садясь рядом с ним.

— Почему ты так считаешь?

Я показала на Аменит, которая металась по комнате, будто блоха на сковородке. Медсестра из моей старой северной страны сказала бы, что её руки летают, управляя ​​слугами.

— Я никогда ещё не видела, чтобы она двигалась так резво. В комнате и так было безупречно чисто (как, впрочем, и всегда), но она приказала вымыть её заново, а теперь слуги носят лёгкие столики и кресла. Узнаю поведение взволнованной хозяйки.

— Уверен, что так и есть, Пибоди. — С очевидным вздохом облегчения Эмерсон отложил записи в сторону и встал. — Я кое-что изменил к лучшему. Эти свободные одежды вполне удобны, но в юбке я себя чувствую крайне неловко.

Я чувствовала то же самое. И поспешила облачиться не только в брюки, но и в пояс. Экипировавшись подобным образом и имея зонтик под рукой, я чувствовала, что готова ко всему, что бы нас ни ожидало.

Очень удачно, что я заметила поведение Аменит, благо другого предупреждения не было. Занавески на входе внезапно отдёрнулись. На этот раз окружение Тарека было более обширным и впечатляющим — шестеро солдат вместо двух и четыре завуалированные дамы. За ними следовало много мужчин, все богато одетые, и несколько молодых женщин, практически раздетых. (Несколько ленточек из бисера, пусть даже на стратегически важных местах, на мой взгляд, одеждой не являются.)

Эти девицы несли музыкальные инструменты — маленькие арфы, трубы, барабаны — на которых, войдя, и начали играть, с энтузиазмом, пусть и не очень благозвучно. Вошедшие рассыпались в ряд, будто раскрывшийся веер, и встали по обе стороны двери. Всё замерло; спустя некоторое время вошёл Тарек — и его близнец.

Оба были почти одного роста и одинаково одеты; но следующий взгляд сказал мне, что сходство не было столь точным, как мне показалось. Второй был несколько ниже и гораздо крепче, с почти такими же массивными плечами, как и у моего грозного супруга. По западным стандартам (которые являются, смею напомнить читателю, столь же произвольными, как и в любой другой культуре) он был даже красивее, чем Тарек, с мелкими точёными чертами лица и нежным, почти женственным ртом. Тем не менее, в нём было что-то отталкивающее. Поведение Тарека отличалось достоинством истинного дворянина; другой человек вёл себя с высокомерием тирана.

(Эмерсон считает, что я переосмысливаю свою реакцию в свете последующих событий. Но я остаюсь при своём мнении.)

Через некоторое время один из придворных шагнул вперёд. Это был Муртек, старый Верховный жрец Исиды. Откашлявшись, он заговорил звучным голосом:

— Сэр и мадам! И почтенный маленький сын! Перед вами два царских сына, два Гора[107], несущие лук, уничтожающий врагов Его Величества, защитники Осириса: принц Тарекенидаль Мерасет, сын царской жены Шанакдахети, и его брат, принц Настасен Немарех, сын царской жены Аманишахети.