Последний зов

И только положил трубку на рычаг аппарата, как снова раздался звонок к прямому проводу.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Начальник штаба отправился к себе, чтобы продублировать комендантам приказ о готовности номер один.

Кузнецов, возвратясь в кабинет, остановился перед окном, выходящим на тихую улочку. Перед глазами продолжали мелькать клавиши аппарата, змеилась узкая полоска бумаги, и черные буковки складывались в слова, короткие, по-военному лаконичные. ДСВ - так закончился разговор с округом. До свидания - означали три прописных буквы.

Округ не получил указаний об эвакуации семей командиров границы.

Кузнецов поднес к глазам узенькую полоску бумажной ленты. В ушах отдавался тревожащий перестук металлических клавиш: "ГОТОВНОСТЬ НОМЕР ОДИН ДСВ".

Война!

До начала оставались считанные часы.

9

"...Теперь уже не болят. Давно зажили, - Ведерников погладил

изуродованной ладонью правой руки культю левой. Двупалой клешней

она торчала из закатанного рукава клетчатой хлопчатобумажной

ковбойки. - Отболело. На погоду ломит. Только я притерпелся.

Поломит и перестанет. Рука - не сердце. Там не заживает. Там не

рубцуется... Много раз собирался побывать на своей заставе.

Случилось, однажды билет купил. А духу не хватило. Третьего

инфаркта не перенесть... А про Алексея, про Новикова, расскажу. И

про ту нашу последнюю мирную субботу. Посейчас та картина перед

глазами..."

(Свидетельство С.Ведерникова)

Всем как-то легче стало, свободнее после отъезда майора: он стеснял. Едва полуторка выехала за ворота заставы, сняли с себя гимнастерки, за каких-нибудь двадцать - тридцать минут, если даже не меньше, перетащили боезапас, установили, где положено, пулеметы, назначили дежурных - словом, подготовились к тому, что должно было навалиться на них, как они понимали, возможно, сегодняшней ночью, в крайнем случае - на рассвете.

До ночи было еще далеко. Сейчас перевалило за полдень, вовсю грело солнце. И даже жаворонки, бог знает куда исчезнувшие пару недель назад, вновь заливались высоко в небе, в котором плыли и плыли легкие белые облака и не летали немецкие самолеты.

За рекою утихомирилось.

До обеда наблюдатели докладывали о движущихся к позициям немецкой артиллерии вереницах подвод, груженных ящиками, похоже, снарядами; то, что немцы без утайки, не маскируясь, средь бела дня гнали артиллерийский боезапас, не только не успокаивало, ибо, по логике вещей, когда готовится внезапное нападение, так открыто не действуют, а, наоборот, утверждало в предположениях - до рокового начала оставались часы.

После обеда движение прекратилось, ничего подозрительного наблюдатели больше не отмечали. Разве что в лесах и перелесках, на ближайших хуторах и за высокой монастырской оградой пульсировала скрытая жизнь, проникнуть в которую не дано наблюдением в бинокли и другие оптические приборы.

В комендатуре и на заставе никто не обманывался, не убаюкивал себя тем, что груженные ящиками подводы тащились из тыла к границе и вчера, и позавчера, и не первый день у реки накапливались вражеские войска и техника, наполняя окрестности грохотом, лязгом и гулом, застилая небо пыльной завесой.

Подтверждением близости рокового часа служила, как нельзя убедительней, наступившая тишина. Со стороны могло показаться, будто она усыпила обитателей крохотного поселка, где размещался небольшой гарнизон пограничников, и глухое молчаливое беспокойство, царившее над всеми и всем в первую половину прокаленного солнцем субботнего июньского дня, безвозвратно ушло.

Так могло показаться со стороны лишь неопытному глазу, глазу, не способному схватить главное, скользящему по верхам, по тому, что у всех на виду.

Чувство близкой опасности, подчиняясь которому, пограничники всю неделю подряд совершенствовали и укрепляли блокгаузы, траншеи и ходы сообщения вокруг теснившихся неподалеку от реки нескольких домиков и, не глядя на светлое время, несли дежурство на огневых точках, не исчезло, благодушие и беспечность сюда не проникли, уступив место веселью.

Могло показаться, что как раз, когда ничего изменить невозможно, когда неотвратим роковой час, несоответствие между накаленной обстановкой и повышенным настроением людей, вдруг появившееся с отъездом майора, не только неуместно, но и преступно; нелепыми казались несшиеся от командирского дома слова модной песенки об утомленном солнце, нежно прощавшемся с морем.

С патефонной пластинки томно напевал вкрадчивый тенор - то витал над красной крышей утопавшего в зелени двухэтажного домика четвертой комендатуры и пятнадцатой заставы при ней, то затихал, вздыхая, снова набирал силу и уносился ввысь, за реку, где слышно, кто-то наигрывал на губной гармонике.