Последний зов

- Ребята, - проговорил он и поймал себя на мысли, что повторяет гражданское слово в обращении к подчиненным, чего никогда раньше не позволял ни себе, ни младшим командирам. - Вы ждете от меня дополнительной информации? Какой? Я могу лишь догадываться. У меня нет новых данных. Не знаю, имеет ли их командование отряда или комендатуры. Вряд ли. Правда, не исключена военная хитрость: до поры, до нужного момента части Красной Армии стоят на тыловых подступах в готовности поддержать нас. Вполне возможно такое. Не хотят преждевременно себя обнаружить. Очень даже возможно. - Он ухватился за спасительное предположение, хотел развить его в том же плане. И неожиданно, по лицам бойцов, скорее чутьем, нежели зрением, угадал, что эти надежды в первую очередь нужны ему, а не им, и он не вправе делать безответственных заявлений. - Не будем гадать, - прервал он себя. - Дело покажет. - И сухо добавил после небольшой паузы: - А сейчас ужинать. Внутренний распорядок не отменен. Все.

Строй сломался.

Иванов повернул к канцелярии, но пограничники его окружили, ближе всех подошел Новиков.

- Опять вопросы? - спросил Иванов.

- Никак нет, товарищ старший лейтенант. - Новиков на секунду запнулся. - Личный состав просит вас поужинать с нами.

"Просит! - больно укололо непривычное слово. - Не зовут, а просят. Неужели я так далек от них? Или перестал понимать?"

До него не дошло другое звучание слова; тот единственный смысл, выражавший воинское единство и солидарность перед лицом близкой опасности, которая одинаково угрожала им и ему и была принята подчиненными как неизбежное, - этот нескрытый смысл, лежавший поверху, он постиг намного позднее, забежав в затемненную одеялами казарму, где "крутили" киноленту о Богдане Хмельницком, и бойцы, едва завидев его, наперебой звали к себе.

- Ужинать? - переспросил, быстро справившись с обидой и взяв правильный тон. - Насколько я понимаю в медицине, от этого еще никто не умер. Вы разделяете мое мнение, товарищ Ведерников?

- Верно, товарищ старший лейтенант. Ежели в меру и с понятием.

- Живы будем.

Повеселевшие, шумной гурьбой повалили в столовую; кому-то пришло в голову сдвинуть столики - будто предстояло шумное празднество, и когда повар с рабочим по кухне принесли алюминиевые тарелки с вареной треской и картофельным пюре, приправленным подсолнечным маслом с поджаренным луком, Иванову показалось, что ничего вкуснее он никогда в жизни своей не едал. Им было весело и тревожно. Кроме Лабойко. Парень сидел сумрачный, молча жевал, не участвуя в разговоре.

Беспокойство остальных обнаруживалось в брошенном кем-нибудь из сидящих к окну мимолетном взгляде - там, за оградой, пролегала граница, оттуда лился пылающий свет, казалось, над горизонтом пылал, бушуя, пожар, и отблески его розово отражались на побеленной известью стенке столовой.

Потом был чай. Крутой и крепкий до темной коричневости "пограничный" чай. Его пили, обжигаясь, и от удовольствия крякая. Лабойко чая не пил.

- Чего засмутковав, Яков? Тащи балалайку, вдарь по струнах, чтоб ноги сами гопака вжарили. Га, Яков? Дело говорю, что молчишь? - Черненко, не поднимаясь из-за стола, раскинул руки, словно и впрямь собрался плясать. Давай, земляче, уважь просьбу.

- Тебе абы плясать.

- А тебе?.. Черный кот дорогу перебег? Ты же неженатый, девки письмами атакуют. Или ты их?

- Ну тебя.

- Не, правда ж. Сегодня целых два получил. Все ему мало. От глаза завидущие, руки загребущие. Як тоби не ай-ай-ай, Лабойко! Батьки промашку дали: тебя в семнадцать оженить надо было... - Он запнулся на полуфразе, разом сбросив наигранную развязность. - З дому письма?

- Н-ну.

- Что там?

За столом стало тихо.

- Что? - переспросил Лабойко и сморщился. - Обоих братов призвали.

- Так что?

- А то, что свое отслужили давно. Женатые. В хате одни бабы да пацаны.

- Призвали и отпустят, - нашелся Черненко. - Заварушка пройдеть, и братаны додому повернутся. Нашел заботу! Лучше про свадьбу подумай, бо мы все до тебя приедем. Верно, товарищ старший лейтенант, приедем все гамузом?

- Можно. - Иванов посмотрел на часы: они у него были крупные, с луковицу, с двумя крышками. - На свадьбу можно.

- Слыхал, Лабойко? Три к носу и раньше срока не заказывай панихиду.

Скупое воинское застолье длилось недолго, а под конец и не больно-то оживленно. Старания Черненко были не в состоянии надолго отогнать напряженность, в какой они жили все эти последние месяцы и дни, ожидая самого худшего, что может ждать пограничника, и тайно надеясь, что оно их минет. Но вряд ли кто из сидящих сейчас за сдвинутыми столами догадывался, вряд ли кто из них, обминая пальцами бугристые "махорковые" сигареты, подумал, что никогда больше - ни завтра, ни через год - не собраться им вместе, как собрались сейчас на последний свой мирный ужин, и не одному Лабойко суждено судьбой навечно остаться в холостяках.

- Спасибо, ребята, - поднявшись, сказал Иванов. - Кино сегодня. Вы не забыли?

- Как можно! - за всех отозвался Ведерников. - Закурите наших, товарищ старший лейтенант. - Он выщелкнул сигарету.