Читаем Посмотри на него полностью

Иногда я пытаюсь “взять в себя в руки”, преодолеть свои страхи – и совершить какой-нибудь подвиг. Например, дойти до кафе “Голубка”, оно в десяти минутах ходу от дома, и купить там свежеиспеченную пиццу. Тем более что вечером к нам в кои-то веки обещал зайти друг. Перед выходом я выпиваю три глотка виски – минут на десять это меня расслабляет. Выходить куда-то без трех глотков виски я не рискую. Я иду по улице, стараясь держать спину прямо и дышать ровно. Я говорю себе, что с моими легкими все в порядке, так сказали врачи. Я говорю себе, что на улице хорошо. На улице весна. На улице поют птицы. Раскрываются почки, из них высовываются скукоженные клейкие листики – как младенцы из лона. Мой младенец должен был родиться через пару недель. И увидеть эти клейкие листики, и вдохнуть этот воздух. То есть нет. Он не смог бы его вдохнуть. У него не раскрылись бы легкие… Я пытаюсь представить себе, как раскрываются легкие. Как они вообще дышат. Как они сокращаются… Я пытаюсь ровно дышать, но воздух кончается. Я оглядываюсь. Я как раз на середине пути между домом и пиццей. Паника ударяет меня изнутри горячей, шумной волной, сшибает с ног, подхватывает и уносит на глубину. Я сажусь на лавочку. Кровь пульсирует в голове. Я трогаю щеки, нос – и не чувствую кожу. Я измеряю пульс – сто тридцать. Я хочу позвонить Саше, попросить, чтобы он пришел за мной и отвел меня домой, – но сдерживаюсь. Какого черта. Я что, не в состоянии купить пиццу?! Я вытаскиваю из сумки анаприлин и засовываю его под язык. Анаприлин очень горький. Такой горький, что это даже меня отвлекает. Я сосу таблетку и жду, когда сердце начнет биться медленнее. Я сижу на этой лавочке минут сорок, а может быть, час. Когда приступ проходит, я иду в “Голубку”, заказываю пиццу, жду двадцать минут, беру коробку и отправляюсь обратно. На полпути от “Голубки” к дому все повторяется. Я сижу на лавочке. Жру анаприлин. Задыхаюсь.

Я прихожу домой затемно, с холодной, застывшей пиццей. Муж с приятелем на балконе – курят и пьют сухое красное. Я отдаю им пиццу; руки дрожат. Саша греет пиццу в духовке, мы садимся за стол. Они едят – а я нет. Я не могу глотать эту пиццу. Наш приятель Андрей внимательно на меня смотрит – и спрашивает, все ли в порядке.

– Не считая того, что я не могу дышать, есть и спать, – все в порядке.

Он с большим интересом задает уточняющие вопросы, выясняет детали. Он, как и мы, писатель – и я вяло размышляю, чем вызван этот его интерес. Может быть, у него в недописанной книжке загибается какой-нибудь второстепенный персонаж, а писателю как раз не хватает фактуры.

– У тебя невроз, – удовлетворенно заключает Андрей. – Тебе нужен психолог. У меня тоже был невроз. Я знаю, о чем говорю.

Глава 19

Совсем не беспокоил

Психолога зовут Ангелина. У нее очень хорошие рекомендации. Она ведет прием в собственном офисе на “Белорусской”. К ней плотная запись. Она востребована. Она дорогая.

Наше первое занятие проходит немного странно. Она интересуется, что меня к ней привело, и я рассказываю ей про прерванную беременность, про нынешние проблемы с дыханием, сном и питанием, про безрезультатные походы по врачам.

Она слушает, кивает, потом делает умное лицо и говорит с интонацией Шерлока Холмса, который впервые откровенничает с бестолковым Ватсоном:

– Это же все – про смерть. Вы говорите про смерть, Анна!

Кажется, она ждет от меня аплодисментов.

– Ну разумеется, все это про смерть, – скучно соглашаюсь я. – Я действительно говорю вам про смерть.

Ангелина выглядит разочарованной. Но не сдается:

– Вы боитесь смерти, Анна. Не так ли?

– Ну да. Я же вам об этом говорю уже минут тридцать.

– И вы испытываете тревогу.

– Да! Я испытываю тревогу!

Она мудро кивает.

– Ну что ж, Анна. Давайте подумаем, какой помощи вы ждете от меня?

– От вас я жду профессиональной психологической помощи.

– Ну, попробуйте сформулировать, какие у вас ожидания. Чего вы хотите добиться в итоге?

– Я хочу добиться в итоге, чтобы я не задыхалась, не испытывала проблем с питанием и сном.

Она лукаво улыбается:

– В психологии считается, что не следует употреблять в речи отрицания. Вот вы говорите: “Я хочу добиться, чтобы я не…”

– Хорошо. Я хочу добиться, чтобы я нормально дышала, хорошо ела и хорошо спала. Так сойдет?

Ангелина мудро кивает и подвисает. У меня возникает неприятное подозрение, что она не очень понимает, что со мной делать, и реально ждет от меня какого-то плана. Я молчу. Она, вздохнув, берет инициативу в свои руки.

– В вашем случае имеет смысл принимать антидепрессанты. Конечно же, в сочетании с сеансами психотерапии.

– Я не хочу принимать антидепрессанты.

– Почему?

– Потому что, насколько я знаю, антидепрессанты принимаются длительным курсом, около года. И на фоне их приема нельзя беременеть.

– А вы хотите забеременеть? После такого?! – она смотрит на меня, как на психопатку. Впрочем, так, наверное, и есть. Она – психотерапевт, а я – психопат, мы нашли друг друга в кабинете на “Белорусской”.

– Да, хочу.

– Что ж… Тогда мы с вами попробуем поработать без антидепрессантов.

– Отлично.

Перейти на страницу:

Все книги серии Финалист премии "Национальный бестселлер"

Похожие книги

Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Проза