Когда через несколько десятков секунд, показавшихся мне вечностью, Гордеев отрывается от меня, сложно сказать, кто больше потрясен случившимся. Я – с полными слез глазами, пульсирующими губами и телом, которое будто бы мне не принадлежит, или он – с несвойственным выражением растерянности на лице, которое, впрочем, быстро сменяется привычной непроницаемой маской.
– Надеюсь, демонстрация грубой силы закончена, – произношу я дрожащим голосом и, собрав все оставшиеся у меня силы, отталкиваю от себя Кирилла.
– А что, твой бывший муж был нежнее?
Не отдавая отчета в собственных действиях, я подаюсь вперед и с размаху бью его по щеке, с мстительным удовольствием наблюдая, как на загорелой коже проявляется красный опечаток моей ладони.
– Не смей говорить о моем браке в таком тоне. Ты понятия не имеешь… – Мой голос срывается, а глаза застилают слезы обиды и горечи. Кирилл молчит, не сводя с меня мрачного взгляда. И под ним моя кожа горит, будто бы я провела долгие часы под палящим солнцем. Дыхание, тяжелое и порывистое, с трудом вырывается из груди. Я опускаю ресницы, чтобы скрыть от него выражение абсолютной беспомощности, которую я сейчас испытываю, не показать ему, как ранили меня его действия и слова.
В моей жизни мужчины часто относились ко мне как к трофею, который можно завоевать и выставить в витрине. Сначала школьный приятель Вадим, который едва не изнасиловал меня, а когда этого не получилось – оболгал. Потом мой бывший муж Рома, психическими манипуляциями вынудивший выйти за него замуж, а вскоре безжалостно терроризировавший меня. Но я никогда в жизни не думала, что вещью меня заставит себя почувствовать Кирилл – единственный человек, которого я когда-либо любила, который раньше был для меня образцом выдержки, сострадания и такта.
– Дай мне пройти, – прошу голосом, который с трудом узнаю.
Кирилл все еще стоит слишком близко, чтобы я могла обойти его.
– Это не должно было произойти так, – говорит он глухо. – За это я прошу прощения. Но впредь я не разрешаю тебе уходить, не поставив меня в известность, куда ты собираешься и как надолго. Это Москва, а не твоя деревня. Здесь с девушкой может произойти все что угодно. И где, черт возьми, твой телефон?
Не знаю, что смягчает меня. Возможно, его грубоватое извинение, которое, очевидно, ему было непросто произнести, выражение искреннего раскаяния на мрачном лице или даже призрачная нота волнения за меня, которую можно было вычленить из его тирады, но мне внезапно не хочется дальше форсировать эту ссору.
– Он разрядился. – Признание выходит тихим и словно извиняющимся. – Еще в обед. Он плохо держит зарядку, а я увлеклась фотографированием Красной площади.
Кирилл тяжело вздыхает и отступает от меня на шаг.
– Если ты голодна, на кухне есть ужин.
– А ты?
– А я и так пробыл здесь дольше, чем предполагал.
Глава 11
Безумный вечер плавно перетекает в не менее безумную ночь. Растревоженное бесцеремонной атакой Гордеева тело не желает успокаиваться, сердце томительно ноет, а голова кипит от воспоминаний из прошлого. Того хорошего прошлого, мысли о котором помогали мне переживать особенно тяжелые периоды моего брака на протяжении последних пяти лет.
Счастливое лето, «Синичка», безграничная страсть и первая любовь. И Кирилл. Другой Кирилл. Нежный, ответственный, заботливый. Такой, каким он был со мной до того, как я предала его доверие и жестоко за это поплатилась.
Сейчас так глупо думать о том, что все в моей жизни могло быть иначе, если бы тогда я была чуточку эгоистичнее. Если бы, поставив на чашу весов варианты, выбрала себя. Если бы могла предположить, чем обернется для меня «правильное» против «желанного».
Я тяжело вздыхаю. В сотый раз за ночь взбиваю подушку, перекатываюсь на спину и, закрыв глаза, пытаюсь подумать о чем-то другом. О спокойном. О нейтральном. О чем-то, что позволит мне уснуть. Но когда закрываю глаза, то подсознание тут же подсовывает мне волнующий образ Гордеева.
Это безумие, что я так много думаю о нем. Но разве безумие давно не стало частью моей жизни?
Я забываюсь беспокойным сном почти на рассвете, а просыпаюсь, кажется, всего через пару часов, еще более утомленная, чем накануне. Не чувствуя голода, варю себе овсяную кашу и завариваю чай. Просто потому, что вчера после ухода Кирилла я не смогла запихнуть в себя ни кусочка из той еды, что он оставил. А ее в фирменном пакете дорогого ресторана было очень много, словно она была рассчитана на ужин двоих. И это заставило меня задуматься: а если бы я была дома, когда он пришел. А если бы не было той глупой ссоры. Той вспышки злости, которая определила ход событий вечера и застала врасплох нас обоих.
Вяло жую кашу, когда тишину в квартире нарушает звонок моего телефона. Положив ложку, я переворачиваю мобильный, чтобы посмотреть, кто на проводе, и тут же застываю. Это Кирилл. Звонит мне со старого номера, который был у него пять лет назад.
Перевожу дыхание и беру телефон в руку, ощущая, как под гладким пластиком потеет ладонь.
– Алло.