Пособие для начинающей проститутки

Макриянис выпадает в осадок. А Шурка знает, что Жека – не считается. Жека – это не история. Это ее затмение, ее падение, ее стыд, ее фотовспышка счастья.

– Ты будешь со мной? – спрашивает Вангелис.

– Буду, – смеется Шурка. – Но не сегодня. Потом...

Он не настаивает. За окнами валит снег, и Макриянис кутается в теплую куртку.

– По-по, как холодно.

– Да, пиздец, – соглашается она. – Новый год скоро.

– Рождество?

– И Рождество тоже.

И Шурка думает, что она подарит Жеке. Потом собирает остатки денег  и покупает ему духи – «Серджио Тачини». Принюхивается и представляет этот запах на его теле.

Эх, Жека, где ты?

И он приезжает. Они встречаются в жуткий мороз и целуются прямо посреди улицы...

А вечером Вангелис говорит, глядя в чашку какао:

– Страны Восточной Европы – это страны третьего мира. Сплошная мафия, преступность и проституция. Сколько у вас проституток, по-по! Это конец света. Каждая женщина торгует собой – каждая! И это очень красивые женщины, но выше всего в жизни они ставят деньги.

Шурка кивает.

– Ты – это другая сторона медали. Многие иностранцы даже не подозревают о том, что она существует, эта сторона, – говорит восторженно Вангелис, поднимая глаза на Шурку. – Я знаю, что могу быть в тебе уверен.

– Конечно, – заверяет она.

Уколы совести ощущаются слабо. Весь следующий день она проводит с Жекой в квартире Шнура. К вечеру вваливается и сам Шнур.

– Ну, как? Все кувыркаетесь? Что с греком?

– Не знаю, – дергает плечами Шурка. – Ни хрена он мне не предложил.

– Вот сука! – ругается Шнур. – Греческая морда! Я его научу уважать наши понятия!

Шнур очень зол и ему не до Шурки. И не до Жеки. Он поглощен поиском новых подходов к Макриянису.  Сорвалось... Шнур бросает на Шурку последний испытывающий взгляд и уходит.

Снег продолжает заносить город. И в этот снег снова уезжает Жека. А вечером Шурка смотрит  в блестящие южной ночью круглые глаза Вангелиса и понимает, что отказывать ему уже нельзя. Может, ей даже с ним понравится. Этого не скажешь заранее...

И вдруг он говорит, придвигая Шурке деньги:

– Я знаю, что ты не можешь найти работу...

Сумма значительная. То, ради чего она и старалась. Но вдруг что-то внутри заставляет ее отдернуть руки назад.

– Спасибо. Я не возьму.

Говорит, и сама приходит в ужас. Вангелис настаивает. И ей становится горько и не по себе от того, что за этим последует секс – с человеком, которого она не хочет. И не может заставить себя захотеть...

– Сколько тебе лет? – спрашивает она, догадавшись, наконец, что он значительно моложе, чем кажется на первый взгляд.

– Сорок восемь, – отвечает честно Макриянис.

– Сорок восемь?!

– А ты как думала?

– Ну, лет пятьдесят...

– Я знаю, что выгляжу нехорошо...

– Нет, хорошо. Нормально.

Он смеется. Отвозит ее домой и прощается. И деньги оставляет в ее кармане. И она вдруг понимает, что он неплохой человек, и ему самому неловко от того, что его накрыл кризис и ему одиноко. Шурка тянется к его полным губам и целует его долгим поцелуем.

А следующим вечером он отвозит ее – к себе домой. Шурка озирается в роскошной квартире и не узнает себя в зеркале: она какая-то высокая, лохматая, с раскрасневшимися щеками.

В постели с Вангелисом ей холодно.

– Ты не мерзнешь? – спрашивает он заботливо.

– Не мерзну, – откликается она, словно из могилы.

Ему не шестьдесят семь. И даже малоопытная Шурка замечает разницу в размерах – превосходство на стороне Греции. Но ее руки машинально ищут большой и теплый живот. Вангелис худощав и малоподвижен. Шурке предоставляется полная свобода – стараться самой. И она старается. Старается, как может... 

Ничего, могло быть и хуже. Шурка удовлетворена тем, что все закончилось. И если закрыть глаза и сосредоточиться на собственных ощущениях, то это вполне переносимо. Это можно стерпеть, хотя у него гадкая, дряблая кожа, обвисший подбородок и душный запах тела. Это можно стерпеть...

И вдруг он говорит вполне серьезно:

– Ты моя единственная женщина. У меня никого нет, кроме тебя. И мне никто, кроме тебя, не нужен. Я очень тебя люблю, Сура. Мы всегда будем вместе.

И поскольку Шурка ни от кого раньше не слышала таких слов и не встречала подобной заботы, совесть начинает мучить ее сильнее... Сильнее... И сильнее...

– С Жекой нужно рвать! И немедленно... Это глупо. Не любовь же у вас! Ты не должна привязываться. Это комплекс начинающей проститутки – привязываться к каждому клиенту. Пусть он привязывается – и платит: в десять, в сто, в двести раз дороже! А потом ты бросишь его, и все равно найдешь того, кто платит больше. В данном случае больше платит грек, – решает Берта.

– Да, – соглашается Шурка. – Но я думала, что смогу совмещать. А я... у меня не получается. Это... нехорошо. Неловко.

– Понятно, – Берта делает жест отчаяния. – Поэтому я и говорю, что ты должна сделать разумный выбор. Не может быть и речи о том, чтобы тратить время на Жеку.

         Говорит так уверенно, словно о собственном драгоценном времени. И Шурка решается.