– Αυτός θέλει να πει ότι είναι φίλος μου; (Он хочет сказать, что он мой друг?)
– Ναι, κάτι τέτοιο. (Да, что-то в этом роде)
– Και πόσο κοστίζει αυτή η φιλία; (И сколько стоит эта дружба?)
– Он спрашивает, сколько должен платить, – переводит Шнуру Шурка.
– Ага, врубился? – радуется Шнур. – Скажи ему, что в месяц я хочу с него десять тысяч евро, пока он не раскрутился на полную катушку. Это для начала, чтобы ему было легче привынуть.
Шурка переводит о десяти тысячах.
– Τι; Τι λέει αυτός ο μαλάκας; Τόσα λεφτά πρέπει να πληρώνω κάθε μήνα; Και τι θα κάνει αυτός ο πούστης; Θα μετράει και θα μαζεύει τα λεφτά μου; Ρε, γαμώ το! Τι είναι αυτή η χώρα; Τι γίνεται εδώ, ρε; (Что? Что говорит этот пидарас? Каждый месяц я должен платить такую сумму? А что будет делать этот пидор? Считать и собирать мои деньги? Э, еб твою мать! Что это за страна? Что здесь делается?), – вспыхивает Вангелис.
Шурка не переводит.
– Βαγγέλη, μη φωνάζεις (Вангелис, не кричи), – просит грека.
– Πες του ότι θα πάω στην αστυνομία! (Скажи ему, что я пойду в полицию!), – предупреждает тот.
– Δεν μπορείς (Ты не можешь), – качает головой Шурка. – Αυτός ο ίδιος είναι και αστυνομία, και νόμος, και Σύνταγμα. Καταλαβαίνεις; Τωρά πρέπει να συμφωνήσεις… (Ты не можешь. Он сам и полиция, и закон, и Конституция. Понимаешь? Сейчас ты должен согласиться...)
– Και μετά; (А потом?)
– Θα δούμε… (Посмотрим…)
– Όχι. Είναι αδύνατον (Нет. Это невозможно), – отрезает Макриянис.
Шнур наблюдает молча.
– Ну, че он орет? – спрашивает, наконец.
– Говорит, что это невозможно.
– Скажи этому чукче, что он не на базаре торгуется. Это возможно, потому что все платят. А могилы тех, кто отказался, я могу ему показать – за дополнительную плату. И эта сука будет платить, как все. А иначе я его бизнес зарублю на корню. И его самого – тоже.
Шурка молчит. Вангелис смотрит на Шнура, потом переводит взгляд на Шурку.
– Κατάλαβα τι είπε. Ότι θα έχω προβλήματα με την επίχειρηση μου εδώ… (Я понял, что он сказал. Что у меня будут проблемы с моим бизнесом здесь).
Шурка качает головой:
– Όχι. Είπε ότι θα σε σκοτώσει… (Нет. Он сказал, что он тебя убьет...)
Теперь молчит Вангелис. Потом спрашивает обреченно:
– Πρέπει να απαντήσω «ναι»; (Я должен ответить «да»?)
Она кивает.
– Εντάξει. Μετάφρασέ το. (Хорошо. Переведи это).
– Он согласен платить, – говорит Шнуру Шурка.
– У него и не было другого выбора, – Шнур поднимается и вежливо протягивает на прощанье руку. – До свидания, господин Макриянис.
– Να πας να γαμηθείς, μαλάκα! (Пойди заебись, пидарас!) – прощается Вангелис.
Шурка выходит следом, потом просит Шнура высадить ее в городе и долго-долго сидит в снегу на скамейке. Собирает остатки разорванных мыслей.
Всю ночь она не спит – раскачивается, сидя на диване, из стороны в сторону и думает, как помочь Вангелису. А потом думает – какого черта ему помогать? Он не обеднеет от этих десяти тысяч. И от ста не обеднеет. Абсолютно...
И уже когда начинает светать, падает поперек дивана и засыпает.
Будит – резко – звонок в дверь. И она понять не может, успела уснуть до этого дребезжания или только закрыла глаза.
– Почему спишь днем? – спрашивает Савва.
Он стоит, как обычно, прислонившись к перилам, сунув руки в карманы кожаного пиджака и глядя на нее с улыбкой. На улице уже совсем светло. Яркий зимний день. Снова...
Шурка приглаживает руками волосы.
– Проходи...
Он входит и оглядывается на нее.
– Хочешь, поедем куда-нибудь «чай пить»?
Она мотает головой:
– Нет, не хочу. Садись, Савва. Объясни мне лучше, зачем приходишь...
Он садится на единственный стул посреди комнаты.
– Просто. Не трахаться, не бойся. Ты очень красивая. Хочется на тебя смотреть. И поговорить с тобой можно. Спокойно с тобой.
– Да ты что? – смеется Шурка исчерпывающему ответу.
– Правда, просто так. Просто так, – Савва по-детски дергает массивными плечами. – Ты на других не похожа.
– Бред, – говорит опытная Шурка. – Все женщины одинаковы. Все проститутки.
Савва тоже начинает улыбаться.
– Не люблю проституток. Никакой души в них нет.
– А в тебе есть душа?
– Раз болит, значит, есть.
– Ты бандит, Савва?
Он молчит. Кажется, думает. А контуры оружия оттопыриваются под одеждой.
– Да, бандит. Как бы тебе это объяснить? Это давняя традиция...
– Бандитизм?
– Ну, смотри. Думаешь, богатыри не бандитами были? Пиздили всех направо и налево, Змея Горыныча натягивали по самые помидоры. Илья Муромец весь лес тогда держал. То же самое было, что и теперь. Это и есть порядок для Руси, – убежденно говорит Савва.
– А ты, похоже, и есть Илья Муромец – с мобильником и пейджером, – догадывается Шурка. – А Шнур твой – Добрыня Никитич. А Костик твой – Алеша Попович. Так?
– Откуда всех знаешь? – удивляется Савва.
– Люди говорят. А скажи, Савва, требовать с честных иноземных бизнесменов такой побор каждый месяц – это тоже порядок для Руси?
Савва молчит.
– Обдирать людей – это порядок?
– Эти сделки – на взаимовыгодных условиях, – отвечает, наконец.
– Кошелек или жизнь? – уточняет Шурка.
И снова Савва задумывается.
– Какую сделку имеешь в виду?
– Просто говорю.
Он поднимается и начинает ходить по комнате.