Посол. Разорванный остров

Минувшей зимой он с рекомендательным письмом доктора Шлейзера впервые попал в Ясногорский монастырь и сразу получил аудиенцию предстоятеля. Тот был польщён интересом к ордену жителя далёкой страны Японии – да не просто жителя, а высокопоставленного представителя самого японского императора! Предстоятель стал личным гидом Эномото и по самому монастырю, его бастионам и, конечно же, по залам музея. Выразив своё восхищение увиденным, японский дипломат заявил, что просит оказать ему честь: приобщить к собранию редкостей древний меч японского мастера-оружейника Муромасы, жившего в XVI веке по европейскому летоисчислению. Выслушав легенду о мечах Муромасы и Масамунэ, предстоятель пришёл в восторг и пожелал немедленно взглянуть на эту редкость.

– Есть ли у вас какие-либо проблемы, сын мой? – поинтересовался предстоятель, бережно заворачивая клинок в шёлковую ткань.

– Есть, святой отец! – без обиняков признался Эномото. И рассказал всё.

– Поляки, русские, евреи, японцы – какая, в сущности, разница! – выслушав посетителя, предстоятель пожал плечами. – Бог не делит своих детей по национальностям. Позволяет ли нынче состояние вашего друга вынести тяготы переезда сюда?

– Да, святой отец. Пока он ещё очень слаб, но переезд он перенесёт.

– Очень хорошо. Я сегодня же напишу письмо в Варшаву, и вы захватите его с собой, сын мой. Наши братья-паулины возьмут хлопоты по перевозке раненого в Ясную Гору на себя. В дороге ему будет обеспечен покой и медицинское наблюдение. Вам не стоит волноваться более, сын мой! В нашем госпитале его никто не будет беспокоить, обещаю вам! Примите, прошу вас, этот серебряный перстень с моей монограммой – он будет вашим пропуском не только в наш монастырь, но и в любую монашескую обитель паулинов. А вам, сын мой, надо подумать над тем, чтобы ваши приезды в Ясную Гору не вызывали ни у кого вопросов. Хотите, я черкну записку графине Порезович, моей доброй знакомой? Переписку о состоянии здоровья вашего друга, кстати говоря, можно будет также вести через неё…

– И вы отдали монаху свой боевой меч? – не веря своим ушам, подался вперёд Белецкий. – Мишель много рассказывал о вас, ваше высокопревосходительство. С восторгом! Я хорошо помню его рассказы о том, с каким пиететом японский самурай относится к своему мечу, считая его частью самого себя, частью своей души… И вы отдали меч?!

– Да, я нарушил древние законы своей страны – то, что в Европе называют кодексом чести. Но что мне оставалось делать, когда друг, без колебания рискнувший ради меня жизнью, умирал? Вы осуждаете меня за это, господин Белецкий?

– Боже меня упаси! Просто я подумал, что расставаться с фамильным мечом ради чужестранца.

– Он не чужестранец! Он стал мне больше, чем родным братом, господин Белецкий! Кроме того, не забывайте – я отдал катану не какому-то монаху – я передал меч в монастырский музей!

– Не сердитесь, господин посол! – миролюбиво попросил собеседник. – Лучше угостите ещё чашечкой вашего саке! А как Мишель выглядит сейчас?

– Разительно изменился внешне – похудел, чуть поседел, отпустил небольшую бородку. Думаю, его не признали бы нынче и многие его прежние знакомые. Он свыкся с простой и размеренной жизнью, полюбил тишину и одиночество, перечитал, как уверяет, почти всю монастырскую библиотеку – у паулинов огромное количество книг!

– Понятно… Вы часто виделись с Мишелем?

– В монастыре на Ясной Горе мы виделись с ним четыре раза: я опасался приезжать чаще, чтобы не вызвать подозрений в МИДе и у полиции. Мишель… Знаете, господин Белецкий, я впервые смог назвать его по имени только там, в монастыре. По имени и на «ты», как это принято у русских. Как он обрадовался этому. Вы в России придаёте очень большое значение фамильярности – мы так не можем, господин Белецкий! Вот я недавно в порыве хорошего настроения назвал по имени своего переводчика – видимо, сказалось моё долгое житьё-бытьё в Европе – сначала в Голландии, потом здесь. Так он подпрыгнул на месте, и глаза у лейтенанта округлились как у кота! Я вынужден был извиниться за фамильярность…

– Значит, Мишель, поселившись у монахов-отшельников, и сам потихоньку становится отшельником. Книжным червём.

– Не только книжным, – усмехнулся Эномото. – Знаете, он пристрастился работать в монастырском саду: ухаживает за розами, подстригает деревья, ровняет дорожки…

– Но ведь.

– Да, у него только одна рука. Но у паулинов в Ясной Горе прекрасные мастерские. Ему сделали несколько великолепных культяшек с различными приспособлениями. С их помощью он научился даже вскапывать землю, господин Белецкий! Да так ловко! Но не это мне показалось главным! Берг хочет вернуться к людям – но не беспомощным инвалидом, которого всё жалеют! Он хочет вернуться к людям мастером своего дела…

– Своего дела? Какого же?