Ответ на эти вопросы знали, пожалуй, только двое – усатый тормозной кондуктор Трофим, да пассажир того же вагона, титулярный советник Павлишин, видевший, как офицер ещё на станции шёл с чуднó одетым пассажиром китайского обличья. Однако первый благоразумно помалкивал, а второй, увидавши обрубок руки и посиневшую кисть, висевшую как тряпка, живо и без малейших возражений со стороны супруги выдул, не прибегая к бокалу, все наличные запасы спиртного из погребца и спал тяжёлым пьяным сном.
Опоясавшись тучей пара, локомотив тронулся с места и, набирая скорость, ринулся вперёд. Кондуктор знал, что они на «зелёной улице», однако из предосторожности всё время размахивал красным фонарём и поминутно, перегнувшись, грозил машинисту кулаком: сигнал, сигнал подавай! Вот локомотив и ревел почти беспрерывно, на предельной скорости мчась к Варшаве.
Доктор только морщился от непрерывных гудков, дополняемых на тендере рёвом пламени из топки и матерными понуканиями, которые машинист в изобилии адресовал изнемогающему кочегару. Потом, много времени спустя, этот доктор рискнёт написать в «Ланцет» научно обоснованную статью о пользе шума. В ней будет утверждаться, что только непрерывное общение, равно как и постоянный громкий шум, способны удержать находящегося в шоковом состоянии пациента в сознании и, стало быть, по эту сторону жизни…
Глава тринадцатая
– Тысяча извинений, ваше сиятельство, – возникший в дверях кабинета министра порученец-делопроизводитель всем своим видом выражал раскаяние оттого, что помешал канцлеру Горчакову в часы его работы над документами.
Горчаков, оторвавшись от бумаг, резко вскинул голову, готовясь распечь нерадивого. Однако порученец, углядев за сверкнувшими линзами круглых очков недобрый прищур, успел выпалить:
– Только что прибыл генерал-адъютант Потапов. Его высокопревосходительство уверяет, что имеет к вам срочнейшее и деликатнейшее дело. Я пытался внушить его высокопревосходительству, что в эти часы вас совершенно невозможно беспокоить, однако он настаивает. Прикажете… отказать? Или принять?
Нахмуренные было брови Горчакова в изумлении поднялись домиком.
– Потапов? Александр Львович? Собственной персоной?
Генерал от кавалерии Потапов, исполнявший должности шефа корпуса жандармов и главного начальника Третьего отделения собственной Его Императорского Величества канцелярии, был широко известен в Петербурге того времени как человек со странностями. После смерти жены он был подвержен резким перепадам настроения, быстрым переходам от глубочайшей меланхолии к безудержному веселью. Злые языки утверждали, что генерал-адъютант Потапов уже в ту пору страдал разжижением мозга[72]
. Утверждалось также, что товарищи[73] шефа жандармов граф Левашов и генерал-лейтенант Селиверстов были им подобраны по своему же образу и подобию. Как и их начальник, оба отличались малообъяснимым порой самодурством и невоздержанностью характеров.Неожиданный визит мог означать что угодно – от объявления об аресте сотрудника внешнеполитического ведомства до прошения посредничества в деле о разводе польской графини Тышкевич[74]
. Отказывать в аудиенции всесильному генералу от кавалерии, только что пожалованному Александром II званием генерал-адъютанта, не следовало. С сожалением глянув на неразобранные папки с документами, Горчаков кивнул порученцу, проворно выкатился из-за массивного стола и встретил необычного посетителя посреди своего рабочего кабинета.– Вот уж кого нынче не ожидал, так это вас, Александр Львович! Сюрприз, сюрприз, ничего не скажешь! Не угодно ли вот сюда, к окну? Многие уверяют, что здешние кресла самые покойные во всём моём министерстве!
– Желаю здравствовать, ваше сиятельство! Благодарствую, покой – это то, чего нам с вами постоянно не хватает, не так ли, Александр Михайлович? Впрочем, не буду долго витийствовать и философствовать – поберегу ваше и своё время, ваше сиятельство.
Усевшись в глубокое кресло, шеф жандармов немедленно пристроил на столике под рукой толстую папку чёрной кожи, и даже раскрыл её, однако заговорил, не заглядывая в бумаги и уперев в собеседника пристальный взгляд белёсых маловыразительных глаз:
– Позвольте, ваше сиятельство, осведомиться для начала о ходе переговоров подведомственного МИДу Азиатского департамента с японским посланником…
Брови Горчакова, успевшие было благодушно опуститься, снова поползли вверх, однако теперь между ними обозначилась вертикальная морщинка, означавшее недоумение и даже некоторое раздражение светлейшего князя. Настойчивое стремление генерала от кавалерии Потапова постоянно быть в курсе всех государственных дел переходило порой всякие границы.
– Помилосердствуйте, господин генерал! Неужто в вашем ведомстве мало своих забот и печалей?